обширной груди и закусила нижнюю губу, как будто сдерживая слезы радости.
Боже, помоги ему.
– Отлично, – сказал он Фионе, слегка поклонившись. – Я заеду за вами в пять.
Она мрачно кивнула, как будто согласилась не на поездку в парк, а на двадцать ударов плетью на городской площади.
Подходя к своей карете, он услышал громкий двусмысленный шепот миссис Хартли:
– Возможно, завтрашняя прогулка станет для графа источником вдохновения для следующего стихотворения.
Вполне вероятно… но будь он проклят, если не узнает об этом последним.
Глава 7
Некоторые вехи в своей жизни девушки предвкушают годами и видят в мечтах. Некоторые из них, как, например, балы и вальс, оправдывают все высокие ожидания, в то время как другие разочаровывают. Например, ношение корсета. Когда я училась в школе, я отчаянно желала иметь корсет. Я умоляла матушку месяцами, прежде чем она согласилась купить мне пару штук. Теперь у меня полный ящик корсетов, и я не могу представить, почему я когда-то страстно желала, чтобы меня стиснули и зашнуровали так сильно, чтобы глубоко вдохнуть стало практически невозможно.
В любом случае приглашение от джентльмена на прогулку в карете в парке было предметом для еще одной особенно яркой фантазии. До вчерашнего дня, когда лорд Р. в одиночку разрушил ее.
В моем наивном воображении приглашение выглядело так: красивый джентльмен нанес бы мне визит и делал бы милые комплименты. Затем, глядя мне глубоко в глаза, с едва сдерживаемой страстью он умолял бы меня поехать с ним на прогулку. Когда бы я согласилась, он бы воскликнул, что теперь ему будет завидовать каждый мужчина в городе.
Но просьба лорда Р. была бледной имитацией этой фантазии, больше похожей на бесчувственное требование, чем на романтическое приглашение. Полагаю, виновата я сама со своими причудливыми и нереалистичными ожиданиями.
Прямо как история с корсетом.
– Я не пишу стихов, – заявил лорд Рэйвенпорт, находясь где-то на полпути между раздражением и гневом. – Он искоса посмотрел на Фиону, а затем снова обратил внимание на дорогу, искусно объезжая стоящую рядом карету. Коляска графа не была ни новой, ни особенно заметной, но люди со всего парка глазели – вероятно, на нее. И на графа. На них вместе.
Поскольку верх у коляски был опущен, они были выставлены на всеобщее обозрение, и нервы Фионы были на пределе. Не потому, что лорд Рэйвенпорт был зол, и вполне справедливо, а потому, что его бедро случайно прижималось к ее юбкам всякий раз, как коляска перекатывалась через малейшие бугорки на дороге. И каждый раз, когда граф тянул вожжи вправо, его напряженный бицепс слегка сталкивался с ее локтем. Она не могла решить, боялась ли бугорков и поворотов или с нетерпением ожидала их. Но она подозревала второе.
Небо было ослепительно-голубым, что для Лондона редкость, но лорд Рэйвенпорт явно не оценил ни прекрасный день, ни ее общество, ни красоту мира в целом.
– Я не пишу стихов, – повторил