выбирать себе сам, когда захочет и кого захочет. То, что он никогда не будет жить честно, как миллионных советских тружеников, Борзяк уяснил сразу. Можно неплохо прожить за счет других, используя свою силу, ловкость, изворотливость. Обманывать, грабить, убивать не возбраняется, надо только кумекать, как по-умному все обтяпать, да не попасться самому. А если посадят или убьют, что же, судьба такая, значит. Страх, опаска, жалость к ближнему и к себе самому навсегда покинули Василия. На смену им пришли наглость, дикая злоба и уверенность в собственной неуязвимости.
На каждое новое дело Василий шел или один, или с напарником, которого выискивал на воровских малинах или вокзалах среди праздно шатающихся по улицам подозрительных личностей, коих в избытке в любой исторический период, при любом режиме. Один раз, взглянув человеку в лицо, Борзяк тут же довольно точно определял, на что способен «фрукт», будет ли от него толк в том мероприятии, что было задумано. Надо сказать, что Василий никогда не ошибался, ну, или почти никогда. Верный раз и навсегда заведенному правилу, обчистив квартиру, брать только деньги и драгоценности, которые легко умещались в элегантный портфель из черной блестящей кожи, Василий с подельником покидали «поле боя». Респектабельно, не торопясь, шествовали они, покачивая легонько портфельчиками, ни дать ни взять, служащие среднего звена. Борзяк любил надеть коверкотовый френч полувоенного покроя и водрузить на нос очки. Товарища одевал скромнее, тужурочка, шапочка пирожком, уголовную физиономию можно заретушировать мещанской бородкой а-ля бывший приказчик табачной лавки. Даже если кто, что и заметил! Кого видели? Да кто его знает, проходили двое, видимо из интеллигентов, один в очках, портфельчик нес, второй с бородкой. Шли, неспешно беседу вели, да по всему видать, случайно здесь оказались, то есть никаких подозрений не вызвали. Вещи, картины, громоздкий антиквариат Василий никогда не брал, навару на копейку, а шуму на сто рублей. Такие вещи легко узнаваемы, а значит легко проследить, откуда взялись. Другое дело – золотишко. Драгоценности Василий прятал или сдавал нескольким барыгам. Они переплавляли рыжье на безликие слитки, вынимая камни, сбивали авторскую огранку. Цена, понятное дело, сильно падала, зато риска влипнуть практически никакого. После реализации товара Борзяк отчинял подельнику его долю и больше никогда с ним не работал. Принцип есть принцип. Подельник тоже знал, что акция одноразовая, и не искал потом Шалого. Свою же долю, Вася отвозил в Подмосковные Мытищи, где в погребе одного из домиков оборудовал тайник. В домике одиноко жила женщина лет пятидесяти. Она была слаба здоровьем, частенько болела, получала копеечную пенсию по инвалидности. Сын ее, худосочный студент-очкарик, учившийся в Москве на врача, тоже требовал финансовой подпитки. Так, что деньги, которые ежемесячно платил ей Шалый, были отнюдь не лишними. Женщина не задавала лишних вопросов, а Василий радовался, что так надежно поместил свой капитал.
Через какое-то время Борзяка стали посещать мысли, что жизнь, которую