так?
– Ввечеру корнет и трое гусар поехали за тростником.
– На ночь глядя – за тростником? – удивился Кутузов.
– Так было приказано корнетом, ваше превосходительство, – объяснил гусар.
– Ну и что же дальше?
– Поехали, а турки у лимана их и схватили.
– Как же это? Ведь не слышно было ни выстрелов, ничего…
– Их благородие даже пистолетов из ольстреди не выняли, – рассказывал гусар.
– Как фамилия корнета?
– Шлимень.
Кутузов усмехнулся, думая: «Нарочно передался, подлец! Вон и степь подожгли».
Из степи несло на русский лагерь дымом и гарью: в степи горела трава. В сгущавшейся ночной темноте пожар представлял мрачную, зловещую картину.
А в ставке князя Потемкина гремела, не умолкая, веселая музыка.
V
Уже второй день очаковские пушки молчали, словно их и вовсе не было. Левофланговая русская батарея, ближе других расположенная к крепости, отдыхала.
Неожиданным роздыхом воспользовались и бугские егеря, прикрывавшие батарею. Полковник разрешил одной роте постирать белье. Августовский день был благостен, тепел и тих. Егеря расползлись по берегу – стирали, сушили, купались.
С высокого минарета, выглядывавшего из садов очаковского предместья, прокричал муэдзин, призывая правоверных к полуденной молитве.
Намаз окончился.
И тут турки, таившиеся в соседних буераках как мыши, стали стрелять из ружей по егерям.
Егеря лишь посмеивались: толку от этой стрельбы для турок – никакого.
– Мало каши едал осман! Придется еще подучиться стрелять!
– Пусть его потешится.
Разложив на камнях и по берегу выстиранные сорочки и порты, егеря сидели под откосом, в укрытии. Несколько человек еще купалось в море. И вдруг нежданно-негаданно раздался пушечный выстрел и в самую середину разложенного белья грохнула бомба.
Вместе с песком и камнями полетели в стороны ошметки солдатского бельишка. А берег окрасился кровью – двое егерей оказались раненными. Егеря бросились собирать непросохшее белье и бежали к своим.
Турецкие пушки били по берегу, но на этот раз ядра падали в воду, подымая фонтаны радужных брызг. Артиллеристы посмеивались сверху:
– Басурман – дурак: каждый выстрел стоит двадцать пять рублей, а за все эти латаные порты да сорочки маркитант и пятерки не даст.
– Тебе, конечно, не жалко – чужое, а мне сорочка дороже ста рублев! Потому как она у меня остатняя! – говорил в сердцах егерь, с трудом натягивая на себя еще сырую сорочку.
На батарее раздалось знакомое:
– …То-овсь!
Русские пушки стали отвечать. С первого выстрела угодили в самую площадку минарета.
– Пусть мулла благодарит аллаха, что успел убраться оттуда!
И тотчас же на очаковских валах показались белые и красные знамена. И турецкая пехота, надеясь, что егеря не успели одеться, высыпала из буераков и садов с истошными криками