в окошко кузницы, где горел свет, как я думал для отвода глаз. Каково же было мое удивление, когда я увидел за верстаком моего воспитателя, мастерившего что-то при свете плошки. Я снова занял пост в кустах, и когда парочка завершила свои любовные труды, дождался выхода мужчины и отправился за ним по пятам. Так мне удалось установить личность донжуана: им оказался наш Фломажо. Каспар взял его в кузницу молотобойцем; никто другой так не подходил на эту должность по физическим данным, как он. Находчивый молотобоец убедил доверчивую супругу, что в кузнице, иногда даже поздно вечером, случается выполнять сверхурочную работу. Прибытие нашего отряда в Кунан, конечно же, не смогло окончательно восстановить демографическое равновесие деревни: вдовствующих женщин оставалось еще довольно много. Неизвестно, может быть, чувствительная душа Фломажо возмутилась именно против этого факта, и он принялся восстанавливать справедливость в меру своих нерастраченных сил? Как бы то ни было, я обязан был что-нибудь предпринять для реабилитации Каспара, ибо версия, что именно кузнец принимает вдовушек, занимала в слухах главное место. Я измучился в поисках выхода, но все решилось само собой. Вскоре грянул мой день рождения, и мы с мамой Марией решили пригласить всех французов, правда, без жен – разместить всех в нашем маленьком домике просто не представлялось возможным. Таким, как он выглядит сейчас, он стал после того, как мы с Каспаром пристроили еще две комнаты. Итак, все члены нашей команды явились строго в назначенный срок, кроме Фломажо. С праздничного стола уже была убрана посуда, на нем почетное место занял огромный пирог с пятнадцатью свечками; я как раз сбирался их задуть, когда вбежал запыхавшийся Жюль Фломажо. Его появление и без того привлекло бы внимание, но ко всему в его кудрях торчал изрядный клок сена; его же следы были и на костюме.
– Жюль, дружище, ты что, на сенокосе так задержался? – сразу вцепился в него Лангар, – смотри, весь в сене, и где ты его отыскал, этот сенокос, так рано?
– Какой там сенокос! Я своей корове корм задавал вот и запачкался.
– Постой, постой, да у тебя ведь щеки в пудре и румянах, если ты только не целовался со своей коровой, то откуда этот парфюм? – не отставал Лангар.
Следует заметить, что насчет пудры ход был явно нечестный, ибо на молотобойце никаких улик, кроме сена не наблюдалось. Но бедняга Жюль явно растерявшись, вытащил платок и начал усиленно вытирать лицо. Все дружно рассмеялись. Перекрывая смех, к Марии обратился Гильом.
– Госпожа Мария! Есть слух, что наша деревня собирает деньги для покупки племенного быка, но скажите, какая нужда тратить деньги, если можно просто обменять его на Фломажо! Уверяю вас, вдовы Тарпанчи нам еще и доплатят в знак благодарности. А меня поставьте на место Жюля!
– А почему тебя? у тебя жена еще молодая, – возмутился Лавуазье, – я хочу быть молотобойцем.
– Ничего подобного, ты слишком стар для такой работы, – запротестовали остальные, – вернее не ты, а твой