объятия ищут.
Сольный
танец в красивом миноре.
Нет свидетелей или хозяев.
(Человек покоряет город,
Суетой до хребта распорот.)
Вёсла в руки себя и взяли.
Самому иногда и легче
И скучать, и пройти три моря.
И свободней ложатся узоры,
Где бессмысленны всякие речи.
Всё сама
Вот сделаюсь старше —
и перестану
в ладошки ловить
голубые туманы.
Было. Ни много ни мало.
Ладонь и ладошка.
Сама и разжала,
просыпав немножко —
от счастья простого
простую застежку.
Пролилась
Вот шепот вкусный
в ладонях тает.
Вон на болоте пугает волка
Корявый окрик
больной гортани:
«Отдай мой шепот!
И впредь не трогай.
Вкусней не будет.
Не пачкай руки.
Не умещаюсь в ладонях мокрых…»
Какая нынче зима в округе!
Всё тает быстро.
И всё без проку.
И горький шепот уже
не нужен
На этой встрече
зимы – с весною.
А дрожь сбивалась
в комок синюшный.
Чтоб руки помнили…
Но —
с другою.
Это будет
Это будет не скоро:
по сто первому разу
нам придется по кругу
треугольник пройти
и, царапая раны
раздраженных фантазий,
затеряться изгоем
в самом долгом пути.
В одиночестве проще
осознать все причины,
по которым людей
дрессируют слегка.
Мы с тобой заслужили,
чтобы нас разлучили
и отправили в Вечность —
друг друга искать…
Но однажды ты вздрогнешь
от горячего ветра:
это мысли устанут
себя охлаждать;
в кружевном мире слов
не померкнут ответы,
потому что вопросы
растратят свой яд.
Это будет не скоро
(если вымолим сбыться),
и, устав от дороги,
устанем от чувств.
Сколько нужно свободы,
чтобы снова влюбиться,
но иначе изведать
те же души на вкус!..
Самоубийцы
На восходе никто никого не узнает.
Будет новая роль рассуждать о былом, —
Выходя из себя, как из брошенных зданий,
Ненавидя свой собственный дом.
Разворованный стыд станет тем и почётней.
Арендован кирпич для чужого себя.
А долги перед детством?!..
Раздать кирпичом ли? —
Даже кукольный домик губя…
Изнутри обветшают цветные рисунки.
Карандаш измалюет весь мякиш нутра.
Человек навсегда затерялся в науке
Красить