бронепоезд, который нёс смерть проклятым врагам. Если бы от крушения на станции красноармейцев стало бы меньше, то, может, удержали бы деревню, где пропала Анастасия.
В редкие часы, когда возвращалась рассудительность, понимал, что поступил правильно: неуправляемый бронепоезд мог расплющить вагон, где находились пленные добровольцы. Мог убить детей, родных кому-то людей. Если уж выигравших в гражданских войнах не бывает, то пусть хотя бы жертв будет меньше. Это сейчас обе стороны, хмельные от крови, разрушают страну. Придёт время кому-то её восстанавливать, возрождать…
Он был беспомощен.
Достигнув глубин отчаяния, Борис счёл естественным найти смерть в бою.
Не получалось. Выходил невредимым после самых лихих приключений, словно Бог, решив наказать до конца, неизменно сохранял жизнь.
Перестал сопротивляться воле господней. Впал в глухое равнодушие ко всему. Окаменел душой, остался механизмом.
Смерть на фронте всегда поблизости – чувства солдата к ней постепенно остывают. После потери Анастасии мельтешение перед глазами старухи с косой перестало вызывать у Бориса не только какие-либо чувства, но и эмоции.
Только смерть может обидеться на равнодушие и перестать давать отсрочки…
Батальон остановился на ночёвку в полуразрушенной деревне. Борис не озаботился поменять солому на полу сарая. Лёг там, где накануне ночевал больной тифом. Укусила «красная» вошь и оказалась опаснее всего, что Борис встречал на войне. Спасло везение: симптомы тифа заметили вовремя.
Вытаскивали с того света в полевом госпитале. Доктора старались особенно: они работали с Анастасией и хорошо знали Бориса. Неусыпно следили за его состоянием сёстры.
Болел он тяжело, лежал в полузабытьи, с сильным жаром.
Болезнь отступала постепенно, оставляя его в непреодолимой слабости.
Пришло утро, когда Борис почувствовал себя в ясном сознании. Вспомнил, где он. Открыл глаза. Его койка была возле окна… Он прислушался к шуму на улице. Нашлись силы чуть приподняться на локтях, посмотреть. Так и есть: по стеклу и миру за ним неистово хлестал дождь.
– Погода пакостная… хорошо, – ухмыльнулся он. – Не так обидно, когда к койке прикован… Хотя, конечно, всё равно обидно. Дождь, наверное, тёплый, и это здорово…
На соседней койке лежал молодой прапорщик, который оказался придурковат и болтлив. Безостановочно досаждал глупостями.
Чтобы вернуться в тишину, Борису захотелось даже обидеть соседа. Не до глубины души, конечно, а чтобы только тот набычился, засопел, замолчал наконец! Хотя бы до утра.
– …Послали нам тогда красные свою депутацию, – продолжал трепаться прапорщик. – Мол, давайте перейдём на мирное положение. Мы выслушали эти речи и перебили их… Все, кто в деревне был, сдались. Человек сто. Просились к нам, но веры им не было. Полковник приказал расстрелять…
– Скотина ваш полковник…
– ???
– Убили сотню пленных молодых мужчин. Сотню молодых женщин приговорили к одиночеству. Оборвали рождение нескольких