себя крестом. Стало тихо. Митро не торопясь перекрестил иконой Илюшку и Катьку. Вздохнул, улыбнулся, сказал:
– Ну, что, дети… Дай бог вам сто лет жить, счастья в ваш дом, детей, богатства, уважения. Илья, не обижай жену. Катерина, мужа слушайся. Тэ дэл о Дэвел бахт баро![15]
– Тэ дэл о Дэвел! Тэ дэл о Дэвел! – радостно подхватили цыгане.
Молодые по очереди поцеловали икону, поднялись с колен, поклонились гостям, родителям и – немедленно разбежались. Невеста кинулась к матери и сестрам, шепотом, взахлеб начала что-то рассказывать, прыскала от смеха, и мать, полная цыганка в старомодном, но дорогом платье, сердито урезонивала ее, прося держаться подостойнее. Жених отошел к молодым цыганам, с хохотом захлопавшим его по плечам и спине и тут же начавшим давать какие-то важные советы, которым Илюшка зачарованно внимал. За столом возобновились разговоры, молодые цыганки сновали за спинами гостей, разнося блюда, наливая вино, убирая грязную посуду. Дети затеяли шумную игру прямо посередине комнаты, но никто не прогонял их. Митро и Настя тихо разговаривали у окна. Настя всхлипывала; Митро, притворно хмурясь, ворчал:
– Экие вы, бабы, дуры, право слово… Ну, что ты воешь? Третьего уже женишь, привыкать пора.
– К такому не привыкнешь, – убежденно сказала Настя, доставая из рукава платок. – Ты сам уже четверых девок замуж выдал, а все боишься, как бы икону на благословении не уронить. Ладно, слышала я, как ты Николая-угодника вспоминал…
– Так ведь, понятное дело, волнуешься… А реветь-то чего? Такую девочку за своего разбойника берешь, такую девочку! Одно неладно – маленькая…
– Почему неладно? Она рядом с ним как куколка. И плясунья хорошая, в хоре даром хлеб есть не будет. – Настя обвела взглядом комнату, улыбнулась каким-то своим мыслям.
– Ты о чем? – спросил Митро.
– Да так… Подумала – свадьба цыганская, а половина гостей – гаджэ. Да какие гаджэ! Смотри, до чего мы с тобой под старость лет дожили, – князья с графьями у наших детей на свадьбе гуляют!
Митро усмехнулся. Действительно, за столами вместе с цыганами-артистами, кофарями с Рогожской и Таганки, сидели старые друзья цыганского дома. Это были уже люди в годах, помнившие молодую Настю, неженатого Митро, Илону – босоногую девочку, привезенную из табора. Рядом с пожилыми цыганками по-свойски расположился и галантно наливал им вино капитан Толчанинов, герой Крымской кампании, давний знакомый еще Настиного отца, чуть было не женившийся в свое время на хоровой цыганке. Женитьба расстроилась вовсе не по его вине: красавица Таня за день до свадьбы сбежала из Москвы с кавалергардом. Толчанинов, на всю жизнь после этого разочаровавшийся в прекрасном поле, тем не менее исправно продолжал ездить к цыганам на Живодерку, которые давно смотрели на него как на члена семьи. За другим столом сидели граф и графиня Воронины и пятеро их сыновей – высокие, черноволосые и смуглые красавцы с холодными серыми глазами. Лишь у младшего, двенадцатилетнего