и при этом зол. Заметил я также и юного Штрандманна, который не играл, а стоял и следил за раздачей карт.
«Осторожнее, а то вызовете неудовольствие за подглядывание в карты», – проговорил я полушепотом.
Юноша повернулся и воззрился на меня недоуменно.
«Частая ошибка», – продолжил я спокойным тоном. – «В вашем возрасте я ее тоже совершал, и отхватывал заслуженное наказание».
«Подтверждаю, это так. И наказывал его я», – усмехнулся Карл. – «Чтобы от других еще больнее не досталось».
Любой другой на месте бы Иоганна-Магнуса вспылил, наговорил дерзостей, а то бы и позвал к барьеру, но тот задумался, а потом улыбнулся и проговорил:
«Пожалуй, вы правы. У меня не идет из головы ваше предложение… Оно весьма смутно, не скрою», – проговорил он. – «И я так и не дознался до его сути…»
Фитингоф оторвался от своих карт, но остальные игроки притворялись, будто бы ничего особого не происходит. Тучный Розен, сидевший к нам спиной, с трудом повернулся и проговорил:
«Потише, господа, вы нас отвлекаете!»
«Простите великодушно, герр Виллибанд», – любезно произнес Карл в ответ. – «Мы найдем другое место для разговоров…»
Фитингоф был в отчаянии. Я прямо-таки чувствовал, как ему хотелось побросать карты и, тем самым, сломать партию, а затем присоединиться к нам, чтобы выяснить, о чем мы будем беседовать, и вставить в наш разговор свое весомое слово. Но я пригвоздил его взглядом к месту, и он со вздохом начал выкладывать свои карты на стол – все мелочь, которая не принесет нормальных очков.
Итак, проект мой первоначально обговорили мы втроем. Я повторил, как можно более прилежно, все то, что мне рассказывали члены нашего «квартета», не упустив соображений.
«Так мы же прославимся как самые просвещенные подданные государя!» – воскликнул Иоганн-Магнус. – «И почему же вас никто не понял и принял сразу же?»
«Потому что среди наших с вами соотечественников слишком много тех, для кого эпитет „просвещенный“ сродни самому грязному ругательству», – припомнил я то, что наговорил мне Георг фон Поссе.
«Но как же так?», – Штрандманн и впрямь недоумевал. Позже я понял, почему. Он воспитывался в тепличной атмосфере, бабушкой – женщиной очень образованной и широко мыслящей, редкость среди остзейских дам, его интересы поощрялись, да и круг общения был совершенно иной. Учителя все сплошь были людьми достойными, и никто ему не говорил, будто он «слишком умный».
«Да вот так», – подхватил Карл. – «Но других людей у нас нет, будем улучшать нравы тех, что есть».
«Право слово, я уже усомнился в успехе моего предприятия», – добавил я, оглядываясь на дверь, из которой мог выйти кто-то проигравшийся и поэтому обозленный на весь свет и начать к нам приставать с разговорами. – «Здешним людям и впрямь куда важнее напиться и нажраться… Конечно, не исключено, что я выбрал не то время года».
Конец