хрупкого сложения силу, женщина повела добычу араави по улице. Впереди и с боков шагали огромные стражи, заслоняя девочку от несуществующих угроз и приучая к мысли о том, что побег невозможен.
Когда родное селение осталось позади и тропа изогнулась, прячась в лощину и затем выныривая на крутой подъем, чтобы начать карабкаться к перевалу, араави указал девочке на закрытые носилки.
– Привыкай, все сирины рождены для клеток, – сухо усмехнулся араави и не замедлил пояснить свои слова, смягчая их грубость: – Вас в храме кормят досыта, учат, одевают, как самых знатных таори, ни в чем допустимом не отказывают. Только не проси о свободе. Кстати, мое имя Эраи, я происхожу из семьи Граат. Если тебе что-то понадобится, скажи.
– У вас я ничего не попрошу, – пообещала Элиис и отвернулась. Вот еще! Вздумал вежливостью ее удивить. Свой род назвал, как самому близкому другу. А разве он – друг?
– Ладно, хорошо уже то, что не молчишь, – легко согласился араави. – Получишь непрошеное. Детям легко угодить. У тебя на лице написаны все мечтания, а я умею читать. Давай проверим? Сейчас тебе интересно, что за люди мои стражи, отчего они так огромны и тяжело ли им нести твои носилки. Еще ты хочешь знать, куда мы идем и что будет дальше. Я расскажу. Но разве только это интересно? Ты любознательна, а храм владеет книгами. Я приглашу учителей. Выбирай: грамота, пение, танцы, искусство беседы. – Он снова усмехнулся упрямому ответному молчанию. – Я вижу, что ты выбрала. И лучше тебе заговорить, могу ведь предложить и разведение лотосов или плетение кружева. А хуже того – боевые навыки, которые тебе совершенно противны…
– Отчего же, – задумчиво улыбнулась девочка, глядя на кинжал одного из стражей.
– Вот ты и заговорила вновь, – спокойно отметил жрец. – И, как все упрямицы, без пользы для себя. Пытаться одолеть стража – безумие. Да и мое горло для тебя недосягаемая мечта, меня тоже учили бою, а я усердный.
– Сколько тебе лет? – невежливо спросила Элиис, делая ударение на этом недопустимом «тебе» вместо «вам».
– Двадцать четыре, – удивился вопросу Эраи.
– Усердный, точно, – рассмеялась Элиис, чтобы не заплакать. Горло перехватило болью. – Ты самый молодой старичок из всех, каких я видела. Веки в сеточку, глазки блеклые, со слепым прищуром. Акула сушеная!
Она юркнула в носилки и задернула внутреннюю занавеску за тонкой, узорной медной решеткой оконца. В тесной клетке стало темно. А снаружи – тихо. Пол дрогнул и поплыл, когда стражи подхватили ношу и двинулись в путь. Некоторое время араави обдумывал услышанное. «Может быть, – так надеялась Элиис, растирая по щекам непрошеные слезы, – жрец даже злится или обижается». Вряд ли его прежде дразнили при всех сушеной акулой, к тому же безнаказанно! Захотелось подсмотреть в щелочку: может, лицо араави перекосилось от злости? Вот было бы зрелище…
Жрец вздохнул и принялся совершенно спокойным, доброжелательным тоном рассказывать о своих стражах и дороге, о храме, о служении и законах. О крепости сирина,