владеющие мечом, сумели утихомирить последних защитников брата Ингваря Давида, ложницу которого те обороняли.
Сам Давид, болезненного вида отрок, которому на вид можно дать двенадцать или тринадцать лет, не больше, никакого сопротивления ворвавшимся к нему в ложницу ратникам не оказал. Когда туда вошел Вячеслав, подросток продолжал молиться, не оборачиваясь на вошедших и не обращая на них ни малейшего внимания. Его не прерывали, терпеливо дожидаясь окончания. Произнеся последние слова молитвы, Давид поднялся с колен и повернулся к Вячеславу. Лицо его было бледным, без единой кровинки, но голос тверд.
– Коли настал мой остатний час – не медлите, вои, – обратился он к своим врагам, поочередно обводя их пристальным взглядом и в конце концов остановившись на Вячеславе, почувствовав, что, несмотря на молодость, всеми ими командует этот худощавый высокий отрок, пусть он и немногим старше самого Давида.
– Ишь какой, – уважительно крутанул головой один из дружинников. – Готов, стало быть, живота своего лишиться. И не страшно тебе?
– Все в руце господа, и коли он повелит… – начал было Давид, по-прежнему не отводя глаз от воеводы, но Вячеслав перебил его:
– Молодец, орел. Держишься смело, как подобает, однако нам тут с тобой засиживаться некогда – поспешать надо, пока народ не проснулся, а посему я коротенько, – будничным тоном предупредил он. – Ты, княжич, босиком на полу стоишь, а это вредно – простудишься и заболеешь. Сопливый орел – штука противоестественная, в природе отсутствует напрочь, так что ложись-ка ты лучше спать, ибо время еще раннее, а говорят, что поутру самый сладкий сон.
Давид слушал его и не верил своим ушам. Какое простудишься?! Какой сладкий сон?! При чем тут сопливый орел?! Господи, да не снится ли ему все это, поскольку не может же быть наяву одновременно и увиденный кошмар, и в то же время эдакие речи?!
Вячеслав меж тем продолжал:
– Убивать тебя, конечно, никто не собирается, посему прописаться на халяву в святомучениках не мечтай, а вот малость взаперти побыть придется, да и то ради твоей же пользы. Опять же охране твоей новой сподручнее. Если просьбы какие будут, то вот тебе сотник князя Константина, который пока остается в сем граде. – Он указал на сурового вида дружинника лет сорока.
Тот хмуро кивнул.
– А-а-а… – растерянно произнес Давид, совершенно ничего не понимая в происходящем.
– Вид не нравится? – не понял подростка воевода. – Так это он на лицо такой мрачный, а на самом деле душа у него нежная, как цветок, да и звать его Улыбой. Что до меня, то срочные дела настоятельно требуют возвращения, а дабы путь мой был спокоен и лютые звери по пути не растерзали, дай-ка ты мне икону, на которую чаще всего молился твой брат Ингварь.
– Он… жив? – испуганно спросил отрок, одновременно и нетерпеливо ожидая, и боясь услышать ответ.
– А чего с ним может случиться? – беззаботно улыбнулся Вячеслав. – Более того, обещаю, что как только благополучно