в дом.
А потом было простое лежание, что на языке баб называется тихим счастьем.
Он же спать вдвоем не любил, потому, улучив момент, когда Алевтина задремала, переместил себя на кушетку, где тут же провалился в сон.
И привиделся ему какой-то то ли базар, то ли ярмарка, словом, толкучий рынок, и величайшее множество милиционеров. Они там напоминали львов в саване. Сыто глядя на мир, они вроде и не видели, как рядом шел тот самый преступный торг, пресекать который их, собственно, сюда и поставили. Потом, наскучив пялить глаза на безынтересную им базарную возню и шевеление, они обостряли зрение, ожесточали жесты и, ометаллив голос, говорили:
– Гражданин! Пройдемте со мной!
Отполыхнув в сторону, спекулянты – кто в рейтузы, кто в чулки, кто за обшлаг – прятали только что выручение деньги и, внезапно превратившись в зевак, шли вслед за своим любопытством: а что же на это раз сделает Димка-Невидимка, или Костя Вырви Хвост?
Но вот раздался мягкий звук немого разрушения. Сейчас некто, в руках у кого появился финарь, окропит базар первой кровавостью.
Но, видимо в тот самый момент, была обнаружена пропажа. Нет, не там, на базаре, а здесь, на койке, и Алевтина придрожав грудью, ухлестнула Максима руками на его кушетке и повела в дымящееся логово своей бабской беспредельности.
А потом…
Он вздрогнул от того, что мысль споткнулась о что-то из другой реальности, и вдруг понял, что вышел как раз к той сосне, возле которой должен его ждать тот, кто звонил.
Но там никого не было.
Он присел на землю, и тут же из куста терновника выпростался некто.
– Здорово! – прохрипел он. И Чемоданов увидел перед собой Коську Прыгу.
– Зачем ты здесь? – недовольно спросил Чемоданов. – Ведь я ждал тебя в декабре.
– Так боженька повелел, – ответил Прыга. – Потому не корячься, а возьми у меня то, что принес.
И он сунул Чемоданову сверток, перевязанный голубой тесемкой.
– Ну вот что, Банкир, – сказал Коська. – Не буду я из твоих коленей дрожь выбивать. Но учти, что из Листопадовки я слинял.
– Ладно! – махнул рукой Чемоданов. – Объявишься.
И они, не прощаясь, расстались.
2
Алевтина сроду бы не догадалась о причине их развода. Вернее, разбега. А скорее всего, бегства только его одного.
Конечно, отдаленно она думала о том, что он, как-то вызнав, что она – мимолетно – поимела дело с бракушей Триголосом, когда ей очень была нужна икра для зело большого областного начальства, сделал, так сказать, выводы.
Но ведь Веденей клялся, что сроду и словом об этом не обмолвится. И вот, видать, стервец, разболтал! И Максим смолчал, но не простил.
Да и как можно было простить, когда к ней он все это время шел с распахнутом душой. А вот она…
Казнение было довольно длинным. Только на третий или на пятый месяц она, наконец, успокоилась. И сперва хотела как-то поговорить с Чемодановым, как говорится, по душам. А потом раздумала. Ведь не примет же она его обратно от этой зачуханной