примах.
Кочергин-Бомбзловский, прозябавший в артистах второй весовой категории, подвизался там же, на главных второстепенных ролях в амплуа третьих любовников.
Манюня весь в нетерпении. Любопытствует:
ЧУБЧИК
А дальше?.. Дальше-то что?..
Иван Абрамыч продолжает:
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
В спектаклях, «на стороне», ему любезно доверяли играть роль «колобка» и «ветра в поле». Но… когда это было! Монблан давно уже расстался с театром и года три-четыре пропадал неведомо где.
ЧУБЧИК
А Павлина?
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
Павлина?.. А что – Павлина! Это она сейчас такая гладкая уважительно-предупредительная. С её уст, так и кажется, готова сорваться фраза: «Мне так хорошо, что даже плохо!». Кстати, любимое её изречение – «Испытываю необходимость питать пристрастие к отвращению!».
ЧУБЧИК
Ты, Абрамыч, как я посмотрю, неравнодушен к её особе.
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
Как бы не так! Это ведь по её милости меня, Иван Абрамыча, попёрли из театра.
«ДАЛЬШЕ»
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ (ПРОД.)
Во время спектакля посветил, видите ли, не туда, куда надо. Павлина раскапризничалась, закатила истерику, симулировала обморок. Результат: меня попёрли из храма Мельпомены и Терпсихоры в три шеи, без отпускных и выходного пособия.
ЧУБЧИК
Ух ты! А вы мне об этом ничего не рассказывали…
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
Идём домой. Там доскажу.
ИНТ. КВАРТИРА БАБЭЛЬМАНДЕБСКОГО – ДЕНЬ
Оба «аякса», если только можно их так назвать, дома. Чубчик сидит за столом. Иван Абрамыч занят приготовлением обеда. Продолжает прерванный разговор:
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
В этом году у Павлины последний театральный сезон. Годы! Как-никак, тридцать пять стукнуло.
Уже так не попрыгаешь-не поскачешь, не повертишься-не покрутишься.
Но как бы там ни было, прощальным гастролям предстоит быть пышными. Это я, Иван Абрамович Бабэльмандебский, обещаю…
И всё же.
Сцена – понятно! Но что же их – Монблана и Павлину могло так сблизить и объединить на жизненной стезе? Вот вопрос!
Мануил Сафроныч всё никак не может успокоиться:
ЧУБЧИК
Ну и женщина, Абрамыч! Эмансипэ! У неё совершенная конструкция.
«ДАЛЬШЕ»
ЧУБЧИК (ПРОД.)
Создавал её, видимо, талантливый архитектор. Не зря ведь
говорится – вернее я так думаю, – что хранители генеалогического древа, занимающиеся, в свободное время, воспроизводством потомства, муж – архитектор, жена – прораб.
Потрясая в воздухе пачкой купюр, Иван Абрамыч ликует:
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
Да Бог с ней, Манюня! Главное, мы спасены.
(напевает)
Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым…
Манюня всё не унимается.
ЧУБЧИК
Ну а этот, друг ваш, Монблан. Каков, а?
Иван Абрамыч приводит свой выходной костюм