сначала на молекулярном уровне, а потом переходит на более высокий клеточный уровень организации живого организма. И всё завершается процессом на органном уровне с явными признаками патологического разрушения. И первый отсвет, как от потухшей звезды из далекой галактики, мерцает слабым признаком жизни. Больной человек смотрится в зеркало и думает, что это всего лишь усталость, которая непременно пройдет, только нужен более длительный сон, качественное и количественное питание, в чем он в последнее время отказывал себе. Думал ли он о семье или семья о нем? В такие моменты наступает угнетенность воли в каждом человеке. И вечный вопрос на больничной койке: «Зачем жил». Но этот вопрос, как правило, никто не задает в двадцать, в сорок лет. Так зачем себя мучить вечным неразрешимым философским вопросом о смысле жизни после сорока лет? Но человека никак не переубедишь о целесообразности бытия. Проходит день, два, а человек как жил вчера, с теми же заботами просыпается и сегодня.
У Словина произошел внутренний надлом, он как врач ставил себе окончательный диагноз. Он не сдавался! Он верил в свои силы, в ясное сознание, в себя, в свои шестьдесят лет. В этом возрасте по нынешним меркам науки не умирают, так и он не умрет. Будет жить!
– Как прошло обследование? – как можно спокойнее, не выдавая тревоги и грусти, спросил его Зимин.
– Предлагают прооперировать язву желудка. Два года назад она меня беспокоила, я принимал лекарства, потом боли утихли, а теперь ужесточились, хотя год назад надо было провести обследование. Но и сейчас говорят коллеги, что ещё не поздно.
Он сделал паузу и рукой придавил живот, погасив идущую изнутри кинжальную боль. Волевым усилием он погасил на короткое время резь в животе. По-детски мелькнула улыбка на бледно-желтом лице. Удивляло Зимина отсутствие у Словина раздражительности, которая присутствует при неизлечимой болезни.
– Мать мне говорила в детстве, что я в «рубашке» родился. Я родом из Сибири. В деревню пришли бандиты. Лютовали в то время. Деревенским жителям доставалось и от красных, и от белых. Вывели однажды на мороз сельчан и мою мать тоже. Моя матушка на сносях была со мной. Это её и спасло. Казак оттолкнул её в снег, а других высекли в назидание. Кто выжил, а кто и нет после экзекуции. Прокопом по тому случаю и прозвала: счастливый, мол. И на войне в битве на Волге пуля не взяла меня, а только царапнула, – он поднял голову вверх. – А тут меня болезнь хочет свалить. Не поддамся!
Через сутки его взяли на операцию. Хирурги произвели лапароскопию, а когда раскрыли брюшную полость, то увидели, что все соседние органы: печень и кишечник – напичканы метастазами. Раковый процесс парализовал все его органы, и было удивительно для хирургов, как ещё организм больного функционировал, что давало возможность Словину работать и жить до дня операции.
– Операцию проводить в полном объеме нет смысла, – произнес хирург. – Эх, Прокоп… Прокоп… счастливый человек. Пуля не сразила, а жил с этой миной целый год.
В операционной стоял только лязг металлических инструментов. Хирург