не подкинет, – и это в то время, когда сыновья Эйрика Кровавой Секиры восстали и обдумывают, как бы потеснить его задницу с трона. Что ж, я-то чуял, откуда ветер дует – почти всех их загнал вглубь страны, в этот вонючий сортир Растаркалв, – Гримнир сплюнул в огонь.
– Но Хакон был прозорлив. Знал, что мятежники близко. Он провел сыновей Кровавой Секиры, убедил, что его отряды превзошли их числом. Глупцы повелись, бросились наутек, и псы Хакона вдоволь ими попировали. Я в этом не участвовал, я обошел лагерь и зашел с севера. Вот там-то я и нашел Полудана – он скрючился над рунами, словно что-то в них понимал, – от мысли об этом Гримнир расхохотался. – Он меня не ждал. Свинья! Руны ясно указывали на мой приход, но он все равно этого не заметил. Ну, песка в животе у него достаточно, парочку ударов он выдержал, но когда пришлось совсем тяжко, дал деру, будто заяц в гоне. Я его почти поймал, но мы наткнулись на Хакина и его стражников, – Гримнир замер, посмотрел куда-то во тьму за спиной Этайн, и взгляд его стал колючим и жестоким. – В этот раз ему не спрятаться за спинами поганых норвежцев.
– Растаркалв? – помедлив, переспросила Этайн. И наморщила лоб. – Это же было много лет назад. За Хакона Доброго еще дед Ньяла сражался. Но… Если Бьярки Полудан бился с тобой в Растаркалве, а потом ходил по морю с Ньялом и Олафом, сыном Триггва, разве он уже не дряхлый старик?
Вдруг позади нее зазвучали три голоса. Хриплые и резкие, словно бились друг о друга, насмешливо пытаясь передать людскую речь, три камня разного размера.
– Подумай хорошенько, нитс…
– Он дан лишь наполовину…
– Отколь родом его отец?
Этайн застыла, вновь почувствовав ту же невероятную ненависть и ледяную опасность. По спине у нее побежали мурашки, сердце в груди сковало льдом. Округлив от ужаса глаза, она обернулась…
Из прохода в частоколе деревьев выступили три мрачные фигуры. Почти голые, если не считать грязных шкур на бедрах. Кожа белела, словно кислое молоко, длинные черные гривы и бороды давно не знали гребня; они не уступали Гримниру в росте, но их руки и ноги, скрюченные с годами, казались намного тяжелее. С покрытых шрамами лиц смотрели из-под кустистых бровей глубоко посаженные глаза, черные и пустые, такие же мертвые, как у акулы.
Они с ненасытной жадностью уставились на Этайн.
Гримнир вернулся к костру.
– Нори, Нотт и Нали, – прорычал он. – Мерзкие мои сородичи.
Троица остановилась. Самый крупный, Нори, встал всего в двух шагах от Гримнира; другие – Нотт и горбатый карлик Нали – жались в тени своего брата.
– Зачем ты пришел, сын Балегира? – спросил Нори. – У нас ничего общего с тем, кого ты ищешь.
Нотт обвинительно ткнул в Гримнира грязным пальцем.
– Потомки Балегира идут к сынам Наинна, лишь когда хотят попросить об одолжении, я прав, братец?
– Он принес подношение, – Нали осмелился шмыгнуть вперед и повел носом воздух рядом с Этайн. – Подарок, братья мои! Одна из тех… женщина Белого Христа!
Гримнир отбросил его назад.
– Прочь,