спросила я, выпив успокоительное и посмотрев на него.
Он не знал, что мне ответить и снова крепко обнял меня.
Напившись успокоительных, я перестала истерить, лишь крепко сжимала ладонь Германа, который не отходил от меня ни на минуту.
Стоя на кладбище, перед покойными родителями, я уже не рыдала и не убивалась. Я смотрела на маму и думала: «Ну как же так, мамочка? Как я теперь одна? За что тебя больше нет со мной?» В душу закрадывалась пустота. Пустота и тупая, ноющая боль в груди и все… Душа кричала, разрываясь от боли, но я не могла плакать, вместо слез на щеках, в душу забиралась жестокость. Лишь несколько слезинок скатилось по моим щекам, когда я в последний раз целовала родителей. Позже, став старше, я не позволяла себе плакать никогда, боль, поселившаяся в сердце, не давала этого сделать, вместо слез на глазах в душе становилось все больше жестокости.
«Сегодня я осталась совсем одна. Что дальше?»
Поминальный обед для соседей заказали в кафе. Мы с Германом туда не пошли, отправились к нему домой. Приехав, он наскоро накрыл стол, поставив на него бутылку водки. Налив рюмки, он протянул одну мне, я растерянно взяла ее, не решаясь выпить.
– Ты ни разу не пила? – удивился Герман.
– Нет, – сухо ответила я.
– Я не настаиваю, но я бы на твоем месте выпил, – сказал он.
Как ни странно, но выпила я легко. Наверное, состояние было настолько отрешенное, что даже водка, сегодня, была «водой».
– Тебе очень плохо? – спросил меня Герман, наблюдая, как легко я «опрокинула» первый в жизни стакан водки.
– Не знаю. Какая-то, до сих пор неведомая мне, тупая ноющая боль в груди. Боль и пустота, – ответила я. – У меня хватит сил жить дальше, но я не знаю как. Против меня закон, а я совсем одна, что со мной будет в интернате, я даже представить не могу, как я смогу там жить.
Герман сидел напротив меня и, взяв мои ладони в свои, внимательно посмотрел мне в глаза.
– А, как же я, Настя? Ты совсем не воспринимаешь меня всерьез?
– Ты хочешь, чтобы тебя посадили из-за меня? Малолетки, Герман, не рядовой гопстоп и просто откупиться, вряд ли удастся, даже тебе.
– Ты разве не слышала, что я сказал дамам из опеки?
– Да, сегодня тебе удалось запудрить им мозги и они меня отпустили, но через неделю они снова станут искать меня и найдут, – мрачно ответила я.
– А я никому не пудрил мозги, я говорил серьезно, – возмутился Герман.
– Ты с ума сошел?
– Ты против?
– Я против того, чтобы ты сошел с ума.
Я встала и начала убирать со стола, водка не дала желаемого результата – я была напряжена и расстроена, да и Герман тоже. Он встал из-за стола, прошел до окна и закурил, я подошла и обняла его со спины.
– Герман, я очень благодарна тебе за все, что ты сделал для меня. Я не хочу расставаться с тобой, очень не хочу, но ты же знаешь – чудес не бывает.
Он повернулся ко мне лицом.
– Я докажу тебе, что бывают, – уверенно сказал он.
– Все, давай, хотя бы сегодня, не будем больше об этом говорить, – я готова была сорваться. – Что