с ним включились и другие участники нарушенного застолья. Слышно было смех, и ничего, кроме приветливости, в них не было. Ни один из них не попросил Виктора пропустить хозяйку, дать ей освободиться от ноши, а им разлить тёплой саке. Так прошло пять минут. Обернувшись к своим, Виктор увидел хозяйку заведения и сделал выражение, что, мол, только что заметил её и поднос с саке. Извинился и направился к своему столику, не забыв пригласить терпеливую компанию при случае «приземлиться к русскому столу».
Конечно, саке успела остыть – уже не 36 и 6, а меньше. Хозяйка сделала движение повернуться и унести, заменить на более горячую, но компания этому воспротивилась, и она, присев к их столику, освободила поднос от напитка.
– Видал? – спросил Виктор. – И так во всём. Если, к примеру, один человек другого убил, скажут просто: «Потерял контроль поведения»; lost temper. Ни слова, мол, «подлец», «негодяй» и прочее. Нельзя – моралью общества запрещено говорить такие слова и давать определённые негативные оценки. Здесь это равносильно тому, что по Арбату голым пройтись. Позор ляжет на говорящего, а не на того, к кому отнесены слова.
Что и говорить, на Владимира он произвел сильное впечатление своим показательным трюком, и тот ему поверил. Майя только улыбалась и поглаживала мужа по рукаву пиджака: «Доказал».
– Да, что там! Если про всё рассказывать, то книгу можно написать. Только всё это зря: не умеют у нас учиться хорошему. Учить – другое дело, а учиться культуре – нет! Мы сразу про русских писателей толковать начинаем: Толстого, Достоевского. Обогатили, мол, мировую культуру. Иди, спроси хозяйку, что я заставил ждать с подносом наперевес, читала она Толстого или Федьку? Нет, не читала, а ума и культуры в ней не меньше, а больше, чем в каждом из читавших их в оригинале.
– Виктор, ты становишься слишком серьёзным. Я читал «отца Фёдора» удачно, ты и его, и других, конечно, тоже читал, и не чувствую, что зря. Возвращаюсь к ним порой. «Анну Каренину» раз пять читал и Достоевского не по разу. Соглашусь, культурней не стал. Что мать с отцом дали, то я дополнил французами – Бальзак, Мопассан, – и англичанами, начиная с Уильяма, друга нашего, Шекспира и кончая Оскаром Уайльдом. От своих культуры я не вынес. Более того, уверен, что русская литература несёт в себе заряд антикультуры. Пушкина, Лермонтова, Куприна я отношу к европейским писателям и с Достоевским и Толстым их вместе не путаю. Троица всех других выше.
– Вот видишь: ты типичный Russian. Включаешься с полоборота в серьёзные разговоры. Про еду и даму позабыл, а ей не нужны наши рассуждения. Ей больше подойдут практические примеры: покажи, чему научился у французов, – Виктор завелся, но упрекал в этом опять других. Не остыл и продолжил:
– Я тебе объясню, в чём беда и антикультура русской литературы, о которой ты говорил.
– Да? Любопытно. Попробуй. Что я имел ввиду, мне известно. Посмотрим, как ты это понимаешь, – теперь завёлся и Владимир.
Майе скучно было с ними,