не озвучивала, иначе бы не удалось избежать «анафемы». Сказав все то, что я о нем думаю, я бы покусилась на главную икону семьи, а именно так его все воспринимали. Его считали беспредельно умным, безупречно воспитанным и образцово интеллигентным, и любая попытка это оспорить означала бы войну «еретика» против всех.
Помню, однажды мы всей семьей шли на дачу. Я терпеть не могла там бывать, но ослушаться и восстать против поездки не смела. Было тридцать пять градусов жары. Мы тащились длинной вереницей поливать грядки с помидорами. На мне был раздельный купальник и огромная, прикрывающая пол-лица, шляпа. Я замыкала шествие, плетясь еле-еле и изнывая от зноя. Передо мной шел Дэн, и я невольно рассматривала его до ужаса худые и безобразно волосатые ноги. Словно почувствовав на себе мой пристальный взгляд, он обернулся, подошел ко мне вплотную и, окинув меня своим как всегда ехидным и наглым взглядом, спросил:
– Че такая толстая-то?!
И, несказанно довольный очередной, удачно получившейся пакостью, зашагал быстрым легким шагом, насвистывая незатейливый мотивчик.
Я стояла на проселочной дороге. Слезы подступили к горлу. Хотелось рыдать. Я себя ненавидела. Ведь я уродина! Гадкая, жирная корова! Но плакать в нашей семье тоже было не принято, и я, усилием воли удерживая подступившие к горлу рыдания, бросилась догонять скрывшуюся вереницу ненавистной семьи.
3
Я любила оставаться одна. Удобно устроившись в своей уютной кроватке, обняв своего любимого плюшевого мишку, я уходила в мир фантазий и иллюзий. В мир, где не было зла, насилия, ругани, оскорблений, а торжествовала красота и любовь.
Однажды поздним вечером из этого сладостного состояния, из моего собственного мира, меня вернул к реальности голос матери. Она сильно кричала и плакала. Я выбежала на крик. Перед ней стоял Святик, пьяный, невменяемый, с посоловевшими, едва видящими глазами, и пытался ей доказать, еле ворочая языком, что он «нормальный».
– Нормальный, да? Это ты называешь «нормальный»?
И она замахнулась на него ремнем. Но Святик ловко перехватил ремень и отобрал его у матери. Тогда она замахнулась рукой, видимо, собираясь его ударить. Испытывая панический ужас от этой сцены, я бросилась с воплем «Не надо!» и встала между ними. На удивление, это подействовало. Мама и Святик, не сговариваясь, молча разошлись по разным комнатам. Я осталась одна. Бессильно опустив голову вниз, я стояла посреди огромной комнаты, напуганная и возмущенная. Руки предательски тряслись, глаза застилали слезы, а сердце пронзала жгучая боль от безысходности.
Я сделала несмелый шаг. Ноги не слушались. Опершись руками о стену, я сделала второй, третий шаг. Незаметно для себя я оказалась на балконе. Роскошная ночь царила над городом. На меня дул прохладный ветерок. Я жадно глотнула воздух, пересохшими от волнения губами и бессильно опустилась на ступеньку. Прижавшись к проему балконной двери, я вдруг посмотрела в небо. Оно было