да, – ответил он.
– И это значит, что у него никогда не будет семьи?
– Монахи не могут иметь семью, ты же знаешь! – отмахнулся он от меня.
– А что будет, если он влюбится? Ведь он же живой человек! – не унималась я.
– Наверное, ему придется выбирать: или Господь Бог, или женщина.
– Но это ведь жестоко! Это несправедливо! – искренне возмущалась я.
– Жизнь такая, какая есть, и каждый выбирает свой путь. А предъявлять претензии к Богу грешно!
– Да. Я поняла, – сквозь слезы проговорила я. Мне почему-то хотелось плакать. Было искренне жаль Отца Никиту.
С ним мы познакомились очень необычно. Однажды я возвращалась домой, и одна милая старушка, маленькая, хрупкая, в цветастом платочке, попросила перевести ее через дорогу. Она плохо видела. Мы познакомились и разговорились, старушка пригласила меня к себе домой выпить чаю. С того дня я часто бывала у бабы Моти – так ее звали. Я приносила ей свежие булочки из буфета, а баба Мотя угощала меня вкусным борщом.
Как- то раз, забежав ее проведать, я увидела Отца Никиту. Тогда он еще не был священником, и его звали Александр. Он только собирался принять монашество. Визуально мы друг друга знали, но никогда не общались. Баба Мотя нас познакомила. А я очень смутилась и чувствовала себя неловко.
Потом баба Мотя умерла, и наше общение с Александром/Никитой прервалось. Но когда его рукоположили в священники, я стала часто ходить к нему на исповедь. Я чувствовала к нему какое-то особенное доверие и безмерную симпатию, восхищалась его смелостью, благородством, умом, хотя так и не смогла понять, зачем молодому, красивому мужчине так необходимо было постригаться в монахи.
Отец Никита был старше меня всего на три года. Он был высокого роста и плотного телосложения. Длинные, волнистые, русые волосы его плавно ниспадали красивыми волнами до самой поясницы. Его большие, серые и немного отрешенные глаза, пухлые чувственные губы и прямой греческий профиль были предметом желаний мечтой многих девушек, но он, увы, выбрал Служение Богу.
Когда я смотрела в умные, потрясающей красоты глаза Отца Никиты, я всегда видела там нечеловеческую боль. От этого осознания щемило сердце. Вот отчего, беседуя с Отцом Александром, я не смогла сдержать слезы.
9
В тот день, когда мне исполнилось семнадцать, меня никто не поздравил. Мама была на дежурстве, бабка отругала за какую-то ерунду и обозвала гадкими словами. Она даже не вспомнила про мой День Рождения.
Я угрюмо брела по узкой дорожке. Не в первый раз в жизни я почувствовала себя одинокой и несчастной. Но впервые мне по-настоящему стало страшно. До этого дня я просто жила, или, скорее, существовала. А в этот день словно открылись мои глаза, и я увидела жизнь со стороны и ужаснулась. Казалось, что во всей Вселенной не было ни одного человека. Все вымерли. Я осталась одна и не знала теперь, что с этим делать. Это длилось