И… Спасибо. И возвращайся.
Опять мы с Серёгой летим в пустом небе, ни врагов ни своих. Но на этот раз и на земле никого не видно, лесистая местность с минимумом населения. Трудность в том, что горючего хватает впритык. Да и то лететь желательно не на полном газу, экономно. А уж если сбиться с маршрута – вынужденной посадки не избежать. Сам по себе я не собьюсь, давно всё тут наизусть запомнил. Но если придётся драться, тогда… Тогда не знаю. Где-нибудь приземлимся.
Никого мы не встретили, ни в небе, ни на земле. Светлое время ещё остаётся, но вылетов не предполагается больше на сегодня – комиссар считает, что похороны погибших товарищей это важное политическое мероприятие, и с войной можно пока подождать. Говорятся какие-то речи, салют из винтовок. Мне всё это не интересно. А вот в столовой большое упущение: ни водки, ни спирта, ничего. Наверно, наркомовские 100 грамм позже введут. Обычно я не пью, но сегодня хочется напиться до свинского состояния. Забыться, отвлечься. Так ведь нету. Есть не хочется, а мне предлагают, подсовывают. И тут я не выдерживаю, и начинаю истерить.
– Как к пулемётам зенитным встать – так никто не хочет. Летать учиться – а зачем, нам лень. Будем с мессерами на вертикалях драться. Ну и что, что собьют – зато похороны торжественные. На пары переходить – не, зачем что-то менять? Это лишнее беспокойство. ЭРэСы на складе лежат – зачем они нам? Пусть думает начальство, а Мейсун погиб. Ну и что? Мы и дальше будем так же. Погибнем, и хрен с ним. Зато голову включать не надо. Люди последнее отдавали, дали нам самолёты, дали возможность учиться. Но нам лень, мы лучше умрём, а кто вас защитит, нашу Родину, знать ничего не желаем. Но работать не будем. Тьфу. Как вам не стыдно на его похоронах.
Как ни странно, никто не ответил. Даже особист молчит, и комиссар. И все стали расходиться. Но комиссар ко мне всё-таки подошёл:
– Михаил, нам надо семьям погибших писать. Может, Сафиным ты напишешь? У тебя получится, вон как говоришь.
Наверно, это мой долг. Не смог его сберечь, так хоть напишу. Прятаться за спину Захарова – только не в этом случае. И я написал:
"Дорогие Габделбар и Гульфия.
Я Михаил Панкратов, командир вашего сына. Был командир. Он погиб сегодня, 22 июня, в первый день войны, на рассвете. Мы взлетели навстречу фашистам втроём, а их было 12. Он, защищая меня, вышел навстречу двум врагам. Но им бы его не победить, потому что он атаковал не только смело, но и расчётливо. Если бы сверху на него не напали ещё четверо. Я летел ему на помощь, но не успел. В том, что он погиб, есть наша, его начальников, вина.
Он был самый смелый лётчик в полку, при этом старался сражаться с умом. Он научился неплохо летать, и мог стать великим воином. Но судьбе было угодно, чтобы он погиб. Я слышал, что воины, погибшие за Родину, попадают в рай. Не знаю, были ли у него грехи, но за то, как он дрался в этом первом нашем бою, можно многое простить.
Он не вернётся, и его не признают героем. Но он был прекрасным товарищем и грозным воином. Спасибо вам за такого сына и простите меня и всех нас, мы не смогли его спасти."
Надеюсь, Захаров решится отправить