у меня было много способностей, – Фред посмотрел на свою руку. – А теперь ничего. Всё вытравили таблетками и годами терапии. Но знаешь, что, Мэй? Я считаю, что лучше ненавидеть в открытую, чем лицемерно улыбаться всем, даже тем, кого презираешь, – он на секунду замолчал. – Думаешь, я не пытался сдерживаться?! Не пробовал быть паинькой и всем угождать? Пробовал. Знаешь, к чему это привело? Я сижу на полу в магазине, примерно как сейчас, уверенный, что взорву чёртов магазин и весь чёртов район! Я был настолько в этом уверен, что видел себя обвешанным нитро, как рождественская ёлка шариками. Они мне верили, даже поверили в мою иллюзию. А потом я сижу в комнате с мягкими стенами, в смирительной рубашке, а в моей крови растворяется галоперидол, – Фред тяжело вздохнул. – Меня после магазина долго лечили.
– Почему ты такой? – спросил Мэй.
– Я рос не в своей шкуре, – взгляд Берроу направился в пустоту. – Я – Инкрим. И с детства это знал, – он улыбнулся. – Я всегда называл себя Инкримом, вёл себя как Инкрим. Общество же упорно твердило мне, что я – Фред Берроу. Будь проклята Элизабет Стоунер!
– Вы считаете себя безумцем, Третий? Знали бы вы, каким безумцем был Инкрим-абис. Но он построил три великих империи. Отпустите прошлое! Вы ещё не вождь, в полном смысле слова, но можете им стать.
– Эх, может, ты и прав, – Фред похлопал Мэя по коленке и встал.
При выходе из башни, он заметил девочку. Маленькую, лет трёх, в красном платьице. Что в ней было удивительного? Фред не сразу обратил внимание. Лишь когда опустил глаза на её красные туфельки. Дело было даже в туфлях, а в том, чего они касались. Девочка смело стояла на круглой площади, хотя остальные жители поколениями боялись на неё ступить. Фред не отрываясь смотрел на девочку не меньше минуты, в её чистые детские глаза, похожие на драгоценные камни, окутанные тонкой оболочкой росы, и долго пытался понять, что же он видит в них? Страх? Любопытство? Наверное, любопытство, которое возникает всегда, когда страх побеждён. Оно было настоящее, живое, детское. И в этот момент Инкрим испытал неизвестно откуда взявшееся чувство вины перед детьми. Перед всеми детьми Человечества. В подсознании возникла горячая скручивающая рассудок боль. Когда девочка убежала, Третий из Одиннадцати остался глядеть ей вслед.
Он вернулся домой ближе к сумеркам и застал «муравейник» за своими обычными неспешными незатейливыми делами. Кордой спал в своей комнате на третьем ярусе, Илман развешивала бельё во дворе, пока там кто-то мылся, совершенно при этом не смущаясь. Теуш перебирал струны.
– Нихао! – поздоровался он, когда Фред проходил мимо.
Лазер, в большой комнате на втором ярусе, на полу, покрытом циновкой, старательно пыталась научить шестилетнего мальчишку говорить наоборот.
– Смотри, говоришь не «корова», а «аворок». Попробуй.
– «Акоров».
– Нет, не так. Надо переворачивать всё слово.
Фред прошёл дальше, в комнату, где обычно собирались старики. Там были Хмурый и тётя Варавит. Хмурый