Сидящая на полу, всё ещё одетая, но в приспущенном на стройные загорелые ноги белье, она была верхом сексуальности, и гордость сознания этого ненадолго превратила её снова в ребёнка. Арик восторгов, по-видимому, не разделял, вперившись в пустые страницы.
– Почему здесь ничего нет?
– То есть? – сделала она вид, что не поняла.
– Слов. Он пустой.
– Сам же сказал, что врут, чем теперь недоволен, – Малая не привыкла бояться, но этот тип мог удушить тут же, поддавшись мимолетному порыву или инстинкту. – Это же я, Аня. Просто ещё не начала его вести.
– Как-то ты слишком много понимаешь для…
– Шлюхи?
– Нет, для столь юной… Тем более – женщины.
– Гендерное превосходство вам не к лицу.
– При чём здесь превосходство. Я молодой, сильный, наглый и вполне ещё неглупый. К тому же у меня есть ресурсы, время и, наконец, мотивация. Следовательно, при чём здесь ты? – наверное, первый раз она видела его в замешательстве.
– Так спроси, – она попыталась усмехнуться. – Глядишь, что и расскажет.
– Теперь уже нет. Теперь я твой рассказчик.
– Звучит как рабовладелец.
– Хорошая фантазия, не находишь? Красота в услужении. Насилие… Падение, – каждое слово произносилось тихо, но отчётливо, так, что пробелы будто тоже отбивались пишущей машинкой. – Необходимость ублажать, полнокровная манящая юная привлекательность – для утех. Обязанность. Рок. Неизбежность, – ритм повторился, выбрав направление стихийно и безошибочно. Задыхаясь, она ловила обрывки фраз: исполненных всё той же грубой властности, хрипящих от возбуждения, столь родных и близких… Как ни один прежде.
В этот раз всё завершилось правильно, то есть когда он захотел. И как захотел. Улыбчивая молодая красавица Анна вдруг поняла, что он знает желания лучшее её самой. Потому что теперь то были его желания. Глядя снизу вверх расширенными зрачками, осознала, что ей нравится так смотреть. Просто смотреть, а не обыгрывать очередную эротическую сцену в окружении податливо грубых возбуждённых поклонников.
– Дневник оставляю, – звучал его голос. – На сегодня пока хватит, но скоро снова приду, – запустив руку в её волосы, улыбнулся понимающе.
В ответ она прошептала ему очевидное.
– Искренне тебе сочувствую. Сам уже ничего. Умираю – не чувствую, и убиваю – не чувствую.
Он давно ушёл, но она всё ещё была Аней. Образ будто загнали глубоко внутрь нервическими фрикциями. Дышать стало трудно, но не дышать ведь тоже не выход. Не сказать, чтобы случилась зависимость: окажись этот тип впоследствии бесхарактерной дрянью, она оставила бы его без сожаления. Но мир – всего лишь призма, через которую смотришь на жизнь – если не искать ничего волнующего, приготовься встречать его всюду одинаковым. Аня всё ещё была женщиной, и потому годы за трубкой в ожидании помпезной процессии с трупом врага её очевидно не прельщали. Требовалось действовать, иначе риск поддаться воле обстоятельств становился