за стол и увидела свёрнутую газету – одну из тех, что её жилец читал днём. В глаза ей бросились чёрные рамки. Приглядевшись, она поняла, что это были сплошь некрологи. Отодвинув газету в сторону, Ева закрыла лицо руками и тихо заплакала.
Свет локомотивных фар пробился сквозь задёрнутые шторы, заставив Еву уткнуться лбом в стену. Через секунду свет пропал, но появился вновь, заполняя комнату и пролезая под плотно сомкнутые веки. Раскрыв глаза, Ева увидела, что люстра под потолком зажжена, и услышала не голос диспетчера, а бормотание заработавшего приёмника на подоконнике.
– Там не было ничего трагичного, – пробубнил Тобиаш, встретившийся Еве у гардероба. Поставив саквояж на обувную тумбу, он стал разматывать шарф.
– Вы…
– Ничего трагичного, – повторил он. – Странно, что электрик не справился.
– Он и не приходил вообще… – смущённо сказала Ева, и Тобиаш едва не выронил шарф.
– Как это?
Ева запнулась, задумавшись над тем, говорить ли Тобиашу правду: кто знает, не возьмёт ли он сейчас свой саквояж, не завернётся ли снова в шарф и, что самое главное, не заберёт ли деньги обратно.
– Нас ведь списали со счетов, скажем так. Там что-то хлопнуло, и свет вырубился. Мира… Это соседка сверху. Мира пошла в управу за электриком, ей пообещали, что он придёт, а он не пришёл. Знаете, чудо, что провода всё же не перерезали. И дают воду. И…
Ева замолчала, почувствовав себя так, словно выговорила только что все слова, какие были у неё в запасе на день или даже на неделю. Тобиаш покосился на неё, вешая пальто на крючок.
– И тепло, – заметил он.
Ева с облегчением выдохнула. Переведя дух, она с надеждой спросила:
– Может, вы и часы можете?
– Могу, – подтвердил Тобиаш. – Но потом. Я очень устал. Извините меня.
Ева затушила сигарету, подкрутила немного звук у приёмника и продолжила наблюдение за тремя путейцами на дрезине – теперь и они, и снежинки, медленно падавшие с неба, двигались под звуки вальса. Постояв ещё немного у окна, она заглушила приёмник совсем, набросила халат на кресло и полезла в шкаф за рейтузами.
– Я проветриться, – сообщила она Тобиашу, пившему в кухне кефир со своими газетами. Он вытер молочные усы и указал пальцем на одну, лежавшую перед ним.
– В прогнозе заморозки и ледяной дождь.
– Я возьму зонтик, – ответила, не подумав, Ева, и Тобиаш рассмеялся. Ева посмотрела на него, на капли кефира на его щеках и тоже засмеялась – кажется, впервые за последние дни.
На лестнице она столкнулась с пани Влашувой, нёсшую неощипанную курицу.
– Проснулась у них совесть! – заявила она, указывая на горящую на лестнице лампочку, и зло тряхнула курицей. – Проснулась.
– Это жилец мой починил, – не без гордости сказала Ева, и пани Влашува часто заморгала.
– Жилец? – протянула она. – А как он попал к щиткам-то? Там же на замок закрыто. А ключ у меня.
Об этом Ева не подумала.
– Там не в щитках дело было, –