что же его заставило изменить мнение?
– Он не сказал. Сказал только, что считает, что будет правильнее действовать через меня.
– Само собой разумеется, ты ведь здесь начальник.
– Когда дело касается Харри, ничего само собой не разумеется. Ты ведь знаешь, мы с ним хорошо знакомы.
Холм кивнул. Он знал. Знал, что Джек Халворсен, возлюбленный Беаты и отец ее будущего ребенка, был убит, когда работал вместе с Харри. В холодный зимний день ему перерезали горло прямо на улице, в Грюнерлёкке. Холм оказался там сразу после того, как это произошло. Горячая кровь, плавящая серо-стальной лед. Смерть полицейского. Харри никто не винил. Кроме его самого, конечно.
Холм почесал щетинистую щеку.
– И что ты ему ответила?
Беата вздохнула и посмотрела на улицу, на журналистов и фотокорреспондентов, которые торопливо покидали штаб-квартиру КРИПОС.
– То же, что тебе сейчас говорю. Что министерство дало понять: полномочия теперь у КРИПОС, и, следовательно, у меня нет никакой возможности направлять экспертов-криминалистов, занятых в этом деле, к кому-то, кроме Бельмана.
– Но?
Беата Лённ постучала шариковой ручкой по столу.
– Но ведь есть и другие дела, не только это двойное убийство.
– Тройное убийство, – сказал Холм и добавил, когда Беата Лённ пристально посмотрела на него: – Поверь мне.
– Я точно не знаю, что там расследует старший инспектор Холе, но ни одним из этих убийств он точно не занимается, тут мы с ним договорились, – сказала Беата. – Однако для расследования тех, других дел – каких именно, мне неизвестно – я тебя отпускаю. На четырнадцать дней. Экземпляр первого рапорта по делу, по которому вы работаете, должен быть у меня на столе не позднее чем через пять дней считая с сегодняшнего. Ясно?
Кайя Сульнес внутренне просияла и почувствовала почти непреодолимое желание завертеться на своем офисном кресле.
– Если Хаген согласится, я конечно же возражать не буду, – сказала она, пытаясь казаться сдержанной, но и сама слышала ликование в собственном голосе.
– Хаген не возражает, – сказал мужчина, расположившийся по диагонали в дверном проеме, прислонившись к косяку головой и заложив за нее руку. – Значит, нас будет только трое: Холм, ты и я. И то, над чем мы работаем, строго конфиденциально. Начинаем завтра, сбор в семь у меня в кабинете.
– Э-э-э… в семь?
– Семь. Ноль семь-ноль-ноль.
– Хорошо. Какой кабинет?
Мужчина ухмыльнулся и объяснил какой.
Она недоверчиво взглянула на него:
– У нас будет штаб-квартира в тюрьме?
Диагональ покинула проем.
– Подготовься. Вопросы есть?
Вопросов у Кайи было много, но Харри Холе уже исчез.
Теперь этот сон посещает меня и днем. Где-то далеко я по-прежнему слышу, как оркестр играет «Love hurts»[36]. Я вижу, как некоторые парни подошли ближе и окружили нас, но они не вмешиваются. Хорошо. Сам я смотрю на нее. Посмотри, что ты наделала, пытаюсь сказать я. Посмотри на него, неужели он тебе по-прежнему нужен? Господи, как