улицу. Порванную, грязную, оставляющую за собой длинную цепочку капель. Перебегаю дорогу, торопливо засовываю опасную улику в мусорный контейнер. Оттуда она попадёт прямиком в перерабатывающий цех. Вытираю влажными ладонями джинсы, футболку. Смахиваю прилипшую за ухом хвоинку. Кажется, порядок.
Темнеет, в окнах зажигаются отсветы фонарей. На стенах домов длинные размытые тени. Дождь прошёл мимо, небо над крышами от ярко-оранжевого до насыщенного синего, на нём редкие звёзды. Пограничье – одно из самых тихих, спокойных мест Города, люди редко засиживаются на улице допоздна. Ночью слышно только постукивание колёс поездов да неразборчивые голоса охранников, патрулирующих улицы.
Зябко передёрнув плечами, ускоряю шаг. Стараюсь держаться в тени и прижимаю к себе руку, чтобы не выделялся рисунок на запястье. Две улицы, семь минут пути. Набираю на панели код, толкаю вперёд дверь. Подъёмник не спеша довозит на тринадцатый этаж. Прикрываю ладонью звон ключей. И вот он – дом. С облегчением улыбнувшись, в ботинках иду в комнату, утыкаюсь лицом в грудь брату. На спину ложатся сухие горячие руки. Я вернулась.
– Селина, ты ненормальная.
Пальцы обжигает горячая кружка, язык – горячий напиток. Сводит скулы: кислятина. Но спорить бессмысленно, холод пробрался до самых костей, меня потряхивает изнутри.
– Я не собираюсь поучать тебя, говорить, что нельзя хо… делать то, что ты делаешь. В конце концов, девочка ты взрослая. Но прошу, будь осторожнее! Узнают – мало не покажется.
Я привычно пропускаю слова мимо ушей: сейчас меня занимает совсем другое. Это не остаётся без внимания.
– Надеюсь, я не трачу слова впустую.
Он забирает кружку, поправляет одеяло.
– Нет, Эрик, – смотрю ему в глаза, не отводя взгляд. – Я поняла тебя.
Сказать? Да или нет. Нет или да. Признание вылетает раньше, чем успеваю подумать.
– Я видела их. Тех, кто живёт по ту сторону.
Испуганно зажимаю рот. Щека у брата странно дёргается, уголок губы криво ползёт вверх.
– То есть не совсем видела. Они были со мной в одном вагоне, я проснулась от их голосов, потом они убежали и выпрыгнули на сторону леса. И…
– Замолчи!
Он нависает надо мной и больно хватает плечи.
– Замолчи, слышишь! Там никого нет, поняла?! Ты никого не видела, повтори!
– Но они же… там…
– Повтори, я сказал!
– Там никого нет, – торопливо повторяю я. – Совсем никого.
– Дура, – шумно выдыхает он и поднимается. – Какая же ты дура. Ещё раз сядешь в поезд – домой можешь не возвращаться, сам тебя сдам.
Если бы между нашими кроватями была дверь, Эрик сломал бы её со злости. Но он всего лишь задёргивает занавеску, разделяющую комнату на две половины. Последний раз он так злился несколько лет назад, когда я без спроса забрала с его стола учебник, взяла на кухне нож и пошла во двор понарошку оперировать друга. Это была игра, только вот порезы остались настоящие.
Я