слова, ни их порядок. Мы привыкли заниматься своими делами, давно зазубрив предупреждения об опасности леса, о диких животных, которые за секунду разорвут любого, о коварных болотах, засасывающих людей. И только дважды в год, на последнем занятии перед летней и зимней экскурсией, на лицах видны другие эмоции, помимо скуки: тревога, страх, ожидание, желание, чтобы это поскорее осталось позади. До следующего тревожного дня ровно две недели.
Поправляю на запястье бинт, скрывающий перекрещивающиеся линии. Мне не хотелось, чтобы кто-то заметил их, начал расспрашивать, а оттереть так и не вышло. Впереди от беспокойного ёрзанья скрипит стул.
– Простите, – тихо говорит девушка, сидящая передо мной. – Можно вопрос?
Тридцать шесть пар глаз с интересом смотрят на неё, на преподавателя. И мне любопытно, ответит или нет? Иногда кажется, что он запрограммирован на определённый набор слов, за несколько лет наших встреч он ни разу не отступил от плана. Впрочем, ни разу за эти годы ему не задавали вопросов.
Он молча смотрит на покрасневшую от пристального внимания ученицу.
– Я просто… Я подумала, может, вы расскажете нам про что-нибудь ещё? Про лесные опасности мы давно всё знаем, в здравом рассудке туда никто не сунется, а под стеклом ничего не грозит. Я читала в одной книжке про другие страны. Но там было мало и очень путано. Пожалуйста, расскажите.
Он смотрит – долго и напряжённо, нервно поправляет воротник рубашки.
– Странный выбор литературы, деточка, – произносит он наконец. – Каждому ребёнку известно, что государства имеют закрытые структуры. Информации ничтожно мало. Тем более достоверной. С интересующим вас вопросом нужно обратиться в соответствующие органы. Но сомневаюсь, что вам дадут ответ. Позаботьтесь лучше о выборе будущей профессии.
Одноклассница краснеет сильнее, бормочет что-то в своё оправдание. Но её уже не слушают: монотонный голос вновь принимается за лекцию.
Восьмидневная война заканчивается перемирием. Утром перед сменой брат пьёт приготовленный мной чай, жуёт бутерброды, интересуется событиями последних дней. Сам по обыкновению немногословен. Я старательно заговариваю Эрику зубы, но напряжение не проходит. Что это – остаточное явление после ссоры, проблемы на работе, усталость? Похоже, он плохо спал ночью. Под глазами серые круги, уголки губ опущены вниз, у левого глаза дрожит жилка. Да и спал ли вообще?
Дверь защёлкивается, подъёмник плавно скользит вниз, подбирая по пути соседей. Около подъезда наши с Эриком пути расходятся. Он изучает меня долгим, незнакомым взглядом.
– Будь осторожна, Сель, – просит он наконец.
Киваю и спешу в школу. Уроки тянутся долго, нудно. Девять дней. Столько остаётся до самого страшного события в году, не считая зимней экскурсии. Ребята избегают взглядов друг друга, шутки выходят нелепые, не смешные. Я не боюсь леса, но всеобщая паника сильнее меня, борьба с ней выматывает, лишает последних сил. На основах медицинского дела нож выскальзывает