радуетесь, – вещает Евгения Арнольдовна, – это все пока он маленький, а вот вырастет, тогда узнаете.
Анечка согласилась на собаку (все та же, «жертвенная любовь»), но была уверена, что жертвует спокойной, размеренной жизнью. Собака, по ее представлениям, будет все время лаять, по ночам не давать спать, а днем крутиться под ногами и всячески вредничать, пакостить, пусть и не со зла, а так, по отсутствию разума. К тому же, она считала, чем больше собака, тем больше будет от нее неприятностей. Аня мне призналась в этих своих страхах уже потом. Я был потрясен и ее наивностью, и, в еще большей мере, ее самоотверженностью. Если б, к примеру, у меня была бы фобия, предположим, боялся б кошек – согласился бы я на кошку ради нее?
Каково же было ее изумление, когда выяснилось, что наш тихий, послушный, терпеливый, можно сказать интеллигентный Лондон не только не нарушил размеренной нашей жизни, но сделал ее еще более размеренной и умиротворенной. А неприятности, она узнала от собачников, как раз создают маленькие глупенькие собачки. Аня у нас готовилась к «подвигу самоотречения», а, оказалось, Лондон просто еще одна краска, еще одна грань нашей повседневности. Да какая краска! И какая грань! Я и представить себе не мог, что будет столько радости. Аня думала, что радость – это только пока он маленький, но, по мере его взросления, становления, с ним делалось все интереснее. Наши чувства к Лондону становятся глубже. Развиваются и его чувства к нам. Мы видим, что он все лучше, все тоньше понимает, чувствует нас.
Казалось, мы счастливы, в семье есть любовь – что еще здесь может добавить собака? А вот же, добавила.
– Ничего хорошего из него не вырастет. Помяните мое слово, ни-че-го. Где уж вам такого воспитать, да вы и с Мишкой не справитесь, – Евгения Арнольдовна взяла на себя роль резонера. Не совсем всерьез, но и не только в шутку. Бывает, начнет любя, а потом увлечется и ворчит уже по-настоящему. Ее сомнения насчет Лондона, в принципе, понятны, но а Мишка-то тут причем? Видимо, за компанию. Ну, и чтобы картина нашего мрачного будущего была законченной и полной.
Лондон как-то с самого начала понимал, что есть правила. Не знаю, конечно, но временами казалось даже, если б мы даже и не предложили ему правила, он все равно потребовал бы их. Он хочет жить в осмысленном, четко структурированном мире. А те элементы мира, что относятся к хаосу, например, бродячие собаки, люди, размахивающие руками на улице, вообще все, кто подпадает под категорию «чужие», категорически им отвергались. Правда, когда началась дрессировка, Лондон вполне мог решить, что мир оказался слишком уж организованным, а правила могут быть весьма утомительными.
И еще одна добродетель нашего Лондона – он не изгрыз, пока рос, ни одной вещи в квартире. Вообще ни одной! Я принес ему большую палку-рогатину толщиной с руку примерно. С этой рогатиной связана вот какая история, точнее, история могла бы быть связана, чуть было не произошла. Палка лежала на балконе у Евгении Арнольдовны. Она тщательно завернула мне ее в какую-то плотную ткань зеленого цвета.