смогла дать волю слезам. Горе, невосполнимая утрата, рана, которую не излечит время – вот то, что заставляло сердце Эливейн разрываться на части.
Когда девушка, уткнувшись в грудь хозяйки, наконец, затихла, та тихонько шепнула мужу:
– Приготовь постель. Ей надо выспаться. А потом решим…
– Нет, – всхлипнула Эливейн. – Я не смогу там спать, – и она махнула рукой наверх, где в мансарде располагалась супружеская спальня хозяев дома, так любезно предоставленная несколько дней назад молодожёнам.
– Конечно, девочка, конечно не там, – ласково проговорила матушка Юния. – Мы пойдём в другую комнату.
Она провела девушку в небольшую чистенькую спаленку в правом крыле дома, помогла умыться, выбросила лохмотья и дала чистую одежду.
– Спи, девонька, спи, – приговаривала хозяйка, нежно поглаживая Эливейн по волосам. – Спи, горемычная, спи, родная.
Измученная и морально, и физически девушка уснула.
За столом сидели двое: отдохнувшая, но безумно печальная Эливейн медленно вела рассказ о трагической гибели Динаэля, о своём обещании добраться до места встречи с его братом, о волшебном свадебном подарке, благодаря которому ей удалось спастись из ханского дворца. Слёзы текли по её щекам, но речь не прерывалась. Девушка говорила тихо, словно на исповеди. Отец Грегори слушал, порой подавляя невольный вздох. Его глаза, устремлённые на Эливейн, наполнялись невыразимой болью. Ведь Дин был не только надеждой добра, он был единственным крестником пожилого священника.
Поведав о своей встрече с воровкой Келли и о том, как старалась девушка оградить глупую любительницу красивых одежд от нависшей над ней беды, Эливейн замолчала. Отец Грегори взял её за руку:
– Держись, девочка, – проговорил он. – Господь посылает нам испытания, которые порой кажутся невыносимыми. Но мы должны через них пройти. Так Бог помогает нам стать светлее, чище… Утешься, крошка. Вам, тебе и Дину, было дано узнать настоящую любовь, Вам были подарены целых восемь дней безмерного счастья. Такое даётся не всем, – священник чуть улыбнулся. – И я рад, что решился обвенчать вас даже без согласия твоего отца. Это тоже воля Небес.
– Папа… – Эливейн беспокойно взглянула в глаза отца Грегори. – Он теперь в опасности… из-за меня…
– Да, в опасности, – должен был согласиться священник. – Но не из-за тебя. Это его грех. Тяжкий грех. Грех самонадеянности и упрямства… А ты не беспокойся, я обещал Дину, повторю и тебе: я присмотрю за мистером Перликом. Если его упёртость будет грозить ему же гибелью, то придётся спасать его силой, а не уговорами…
– Дин просил вас позаботиться о моём отце? О человеке, который хотел убить его? – воскликнула Эливейн. – Хотя, конечно, это Дин, только Дин… – ответила она сама себе и с болью, как зачарованная, повторила несколько раз, – Дин, Дин, Дин…
Когда вечер спустился на город, Эливейн была готова в дорогу. Хозяйка дома, заперевшись в своей комнате, около часа колдовала над образом девушки. Такой маскарад должен