волшебника за руку.
– Сэр Ганабен? – с трудом прошептал тот. – Но как?..
Динаэль был в смятении: он знал, что Ганабен давно лишился магической силы; он помнил, что единственное спасение для него находилось в медальоне с вензельком, но он сам отдал этот шанс Эливейн, и сам видел заветную цепочку на ней, неповторимой и единственной; он понимал тогда, срываясь с обрыва, что боль, пронзившая его тело, – боль смертельных ран… Что же произошло? Как, почему он выжил? И какова цена за его спасение?
– Динаэль, – растроганно проговорил старик, – ты помнишь меня, мы столько не виделись, ты тогда ещё мальчишкой был.
– Конечно, помню, – бледная улыбка озарила лицо молодого человека. – Но я… должен быть… мёртв… Так просто… не выживают…
Знахарь молчал несколько минут, его взгляд стал тёмен.
– Пожалуйста, – еле слышно попросил Дин, – правду…
Ганабен приподнял руку молодого человека и опустил его ладонь на медальон. Динаэль на ощупь узнал предмет.
– Где… она? – голос волшебника был почти не слышен, но старик понял вопрос.
– Через три дня после того, как я вытащил с мели тебя, на том же месте волна оставила… тело… женщины… На ней были одежды гарема хана… И медальон на цепочке, чудом не смытый водой, запутался в шнуровке поясного мешочка, где, видимо, и лежал…
– Нет! – отчаяние застыло в глазах Динаэля. – Нет. Она не могла снять его добровольно…
– Ханские слуги умеют заставлять… – скорбно проговорил Ганабен.
– Но мой подарок – её желание – она могла только велеть не трогать… – молодой человек пытался найти хоть какую-то спасительную ниточку. – А могла и спрятать… чтобы потом надеть… А потом не успела… Рано решила, что опасность миновала… – он говорил сам с собой, а слёзы текли из его светлых глаз… Нет! – вдруг быстро зашептал он. – Нет! – он с надеждой вглядывался в Ганабена. – Волосы? Её волосы? Цвет?
– Светлые… – тихо ответил знахарь.
– А… на щеке… родинка… маленькая?.. Старик вздохнул:
– Дин, не мучь себя подробными расспросами… Её не опознал бы по лицу даже ты… Там… не было… лица… Там… мало… что осталось от… от живого существа.
Динаэль закрыл глаза. Его тело дрожало мелкой дрожью: не от физической боли, её он не боялся, а от той скорби, от того отчаяния, которые когда-то видел в глазах Донуэля, потерявшего Марику; теперь эту муку невосполнимой утраты ощутил он сам, и он обязан был её пережить, хотя бы ради памяти Эливейн…
– Я обмыл тело, одел в чистую одежду и похоронил недалеко отсюда… – печально говорил Ганабен. – Ты поправишься, и мы пойдём к ней…
Динаэль поправлялся медленно, нехотя. Он ещё часто погружался в забытьё и словно не желал возвращаться к реальности. Он в бреду улыбался, шептал и звал:
– Не уходи, любовь моя… Я так боялся, что больше не увижу вас… Ты позволишь мне просить твоей руки?.. Эливейн… Эливейн… Эливейн… Да… Это как подарок… Смотри, звезда! Загадай