там стихийному многоголосью подключился таинственный инкогнито. Он сразу же всех очаровал, а затем, пожелав удачи в делах, испарился, будто и не было его вовсе. Это был однозначный хэппи-энд той истории. Таковым видел её финал Жора в то время, когда только-только усы у него едва стали пробиваться. Теперь же, учитывая всю странность произошедшего с ним лично, концовка того рассказа уже не выглядела столь обнадёживающей. Что если автор его поведал читателю о начале апокалипсиса? О его зачаточной стадии. О том, каким удивительным, приятным и даже сладостным может быть его приход. Диабет ведь может развиться от одной конфеты. Гниющая свалка в десяток гектаров может разрастись из одной обёртки той конфеты. А чудовищный пожар может разгореться от одной искры, зародившейся от нечего делать где-то между этажными перекрытиями торгового центра, который ты кормишь каждые выходные, пытаясь накормить купленными там конфетами себя. И никто ни на что при этом повлиять не в силах, если словам Жориной начальницы верить. Похоже, иногда вещи случаются просто потому, что случаются. И никто в этом не виноват. Никто либо все сразу. А может, ни то, ни другое. Может, это только мы так думаем, что они случаются, а на самом деле всё давно уже произошло.
А что, например, могло произойти с Софьей Васильевной, которая, не исключено, что по-прежнему находилась где-то в этом доме? Только Дворовой о ней подумал, как панораму разума его заполонил вновь её широко распахнутый рот, который иногда она, впрочем, прикрывала, чтобы нашептать что-то легкомысленное и безнравственное на ухо не Жоре, а какому-то пройдохе из соседнего подъезда. Дворовой искренне желал, чтобы всё это так и осталось лишь его кошмарной фантазией. В столь позднее время женщине этой следовало бы расхаживать по своим апартаментам и спорить со своим деспотом-мужем. Так наверняка и было.
Но она всё ещё могла быть здесь. Где-то совсем близко.
И она была.
В семнадцатой квартире. Всё это время она была там. До чего же мерзко, но в то же время волнующе было это ему, Дворовому осознавать. Софья Васильевна сидела на кровати в одной только, похожей на мужскую, рубашке и ела йогурт. Худая, длинноногая, с небрежно прибранными назад волосами, то и дело спадающими на плечи. Такая непривычно нежная, она сидела и что-то говорила, пока через неё туда-обратно пробегала чья-то серая тень.
– Я думаю мы переступили черту. Как думаешь, в каком возрасте это происходит? Когда люди начинают понимать, что они зажрались? И почему? Почему так происходит? – спрашивала она как бы сама себя, облизывая крохотную десертную ложку. Дворовой вывел громкость до максимума, пытаясь, стоя на коленях перед телевизором, не только уловить, но и цепко сжать, а затем разобрать каждое слово этой женщины на слоги и буквы. Они мягко проникали внутрь него, действуя одурманивающе. Он трогал ее ноги, а те распадались на пиксели под его мозолистыми пальцами. Она всё говорила и говорила, время от времени ехидно смотря куда-то в сторону. Она рассказывала изредка