венок, что для нее плету я, —
Не привлекли ко мне фавнессу молодую,
Что пляшет на опушке, при луне.
Она обнажена. В волос ее волне
Оттенок рыжеватый. И мне ясно,
Что сладость пряников ей кажется опасна,
И мщенье диких пчел за мед – ее страшит;
А в памяти ее голубка воскресит
Какой-то прежний час, во мраке бывший белым…
И пенье флейты той, которая несмело
Рассказывает ей желания мои —
Напоминает ей о брошенной в пыли,
Обветренной, отеческой и славной
Сатира коже или шкуре фавна.
5
Мой конь, крылатый конь, в густой тени дремал.
Движением хвоста порой он задевал
Траву. И острием моей блестящей пики
Его коснулся я, и конь поднялся дикий,
И повернувшись на восток – заржал.
И на него верхом вскочил я и сказал:
Идем, уже заря, и час рассвета близок!
Я знаю шум дорог и тишину тропинок,
Где камни катятся иль стелется трава.
Идем, нас ждут леса и моря синева,
И тот фонтан, где пить мы будем в час заката,
И сказочный дворец, где в стойлах из агата
Хрустящий, золотой тебе готовят корм…
– И мы отправились, Пегас! Но с этих пор,
Горя в часы зари и к ночи потухая,
Мы остановлены дверьми, что не сломают
Удары мощные божественных копыт.
Засовов и замков резных не сокрушит
Удар моей руки и пики, и напрасно,
От шеи до колен омытый пеной красной,
Ты бьешься об утес преграды роковой,
И от рассветных зорь до темноты ночной
Вздымаешь в бешенстве мучительных усилий
То мрак, то золото своих разбитых крылий!
След жизни
Моей жене
48. Долг моего детства
Двоился лебедь ангелом в пруду.
Цвела сирень. Цвела неповторимо!
И вековыми липами хранима
Играла музыка в саду.
И Лицеист на бронзовой скамье.
Фуражку сняв, в расстегнутом мундире.
Ей улыбался, и казалось: в мире
Уютно, как в аксаковской семье.
Все это позади. Заветный дом
Чернеет грудой кирпича и сажи,
И Город муз навек обезображен
Артиллерийским залпом и стыдом.
Была пора: в преддверьи нищеты
Тебя земля улыбкою встречала.
Верни же нынче долг свой запоздалый
И, хоть и трудно, улыбнись ей – ты.
1949
49. Моя рука
Моя рука – день ото дня старей.
Ее удел с душою одинаков.
Немногое еще под силу ей:
Стакан наполнить, приласкать собаку,
Сиреневую ветвь ко мне нагнуть
(Ее сломать ей было б тоже трудно),
Да записать стихи, да изумрудной
Студеной влаги с лодки зачерпнуть.
И это все. Но в скудости такой,
Овеянной вечернею прохладой,
Есть вечности целительный покой.
Есть чистота… – и