в снопах, в постели, —
Узнаем мы, что мы все
Не плодов – цветов хотели…
«На солнце языки всегда…»
На солнце языки всегда,
Всегда руками дирижера…
Земля, до рвоты лавой скоро
Валяй симфонию труда!..
Волнами звуков по струнам
Пляшите, мускулы, по нервам.
И стало мясо сладко нам
С тех пор, как звук железом прерван.
Как уши, разверзайтесь, рты,
Глотайте звуки, что застыли.
А устриц скользких, как мечты, —
Живьем – под смех и звон бутылей.
«Гребите жабрами, барахтайтесь…»
Гребите жабрами, барахтайтесь
В утробе времени, миры…
О, ночь, в твоем мягчайшем бархате
Поэта жесткие дары.
Сухими ветками протянута
Строфа последняя, быть может…
И та единая моя – не та,
Прекраснейшая в мире ложь.
Восходов и закатов клочья
Теперь листы. Я в них влюблен.
Цепами ветра обмолочен
В Сокольниках последний клен.
«Упадок, возрожденье снова…»
Упадок, возрожденье снова
И вновь упадок золотой.
Как метеор катится слово,
И дышит радуга бедой.
На клумбах ярусов, балконов
Голов качаются цветы.
И лишь тиха в партере сонном,
Трава некошеная, ты.
И новь вчерашняя сегодня,
Как лошадь старая, дряхла.
И вновь смеется жизни сводня,
И десны золотые – мгла.
И в час, когда мне муза светит,
Уж чует острое перо,
Что где-то на дворе там ветер
Орет во всю гортань: старо.
А вы там – не в священном трепете, —
Шумите на дорогах всех,
До рукопашной ссорьтесь, требуйте,
За то, что жизнь – борьба и смех.
«Как одеяло над Москвою…»
Как одеяло над Москвою
Звездами стеганная синь.
И ржавые трамваи воют.
И ветерок в ушах басит.
И переулок злей и глуше,
Зарылся в сумраке сыром.
И в пасти желтые пивушек
Глотками падает народ.
И скрипкой стройной и лукавой
Раздавленная ночь визжит.
А где-то падает на травы
Роса с Микуловой вожжи.
И где-то в том же белом свете
Сошник луны в кустах увяз.
И Селяниновичем ветер
Его вытаскивает враз.
«Куда твои мне струны спрятать…»
Куда твои мне струны спрятать,
Какой укрыть, убить фатой?
Рыдает в гимне юном святость
Греха слезою золотой.
Не я последний и не первый
Хочу забыть, порвать, уйти…
Но ты для струн живые нервы
Взяла вот здесь, в моей груди.
И что же делать, поневоле
Я на решетке струн пою.
И всюду синь, заря и поле,
И ветер всем про грусть свою…
«Есть