отказаться от денег, потому что они никому не будут нужны: ведь каждый человек будет заниматься тем, что ему по душе, следовательно, осмысленный труд принесет благо как обществу в целом, так и каждому отдельному его члену, и, следовательно, эта осмысленность изменит сам характер обмена в обществе. Перефразируя тебя, людям станет не нужен пинок в виде денег, чтобы что-то делать. Однако коммунисты и предполагали, что это будут…немного другие люди. Совсем других моральных стандартов. Не мы с вами, и уж тем более не крестьяне отсталой императорской России…
Мы с Анри изумленно смотрели на этих двоих.
Мириам состроила кислую физиономию, и медленно начала хлопать в ладоши, видимо, пытаясь изобразить «восторг» от выступления Мартина.
– Браво, браво, герр Фалькхаймер, – низким голосом проговорила она. – А я-то думала, будто единственной идеей коммунистов был ГУЛАГ. Ну спасибо за разъяснения!
– Вы что, увлекаетесь политикой? – почему-то шепотом спросил Анри.
Мартин и Мириам переглянулись, и в голос ответили «нет!»
– Только искусство: политика не для таких, как мы, – насмешливо произнесла Мириам.
– Как насчет политического искусства? – спросил её Мартин.
– Брось: игры прошлого века, а мы тут на пороге нового тысячелетия, между прочим. Художникам нужно заявить нечто такое, чего никто прежде не заявлял. Верно, Анри?
Мириам улыбалась одними глазами, и пристально смотрела на Анри. А тот набрал полный рот картошки, и жевал с видом самым несчастным, словно чувствовал себя виноватым в чем-то.
– Я думаю, это самое верное: пока мы болтали о разных глупостях, человек ел, раз уж ему предложили этот бесплатный обед, – прокомментировал Мартин неуместно ироничным тоном.
Я вздохнул.
– Возможно, мне показалось, или в вашей предыдущей реплике было намерение оскорбить?
Мириам присвистнула, а её друг оскалился.
– Кого оскорбить? Вас? С чего вы решили?
Я тоже улыбнулся, полагаю, не менее злобно, чем Мартин.
– У вас была не очень дружелюбная интонация.
– Вот как. А по мне, не очень дружелюбно пытаться устроить конфликт на пустом месте. Так ведь, Мириам?
– Нервные вы все. Полнолуние на вас так влияет, что ли? – Мириам встала из-за стола, открыла окно, села на подоконник, и закурила.
– Ты ведь говорила, что бросила? – удивился я.
– Я непостоянная.
– Мириам, ты же позвала нас сюда не для того, чтобы поспорить о коммунизме? – вдруг вставил Анри, посмотрев на меня при этом как-то…устало.
– Как знать. И все же, Анри, скажи, с точки зрения по-настоящему талантливого художника: какая цель может быть у нас, когда мы занимаемся искусством?
– Все зависит от…индивидуального случая, – несмело ответил Анри.
– Звучит, как диагноз, знаешь ли. Индивидуальный случай, индивидуальная болезнь… – Мириам подошла к столу, скрестила руки на груди,