шерсть рыжая летит!
– А, ты, айда – до связистов сбегай. Запроси Генштаб, Григорич. Может, они потушат твои пожары сомнений. А то, гляди, бабу тебе в золотинке с почтарём отправят.
– Да, ну тя, честное слово, – Бурёнков безнадёжно махнул рукой в сторону земляка-уральца. – Опять поскакали жабы из твоего рта. Бабы, бабы…Жениться тебе пора, Марат Суфьяныч, коли женилка выросла.
– А я служу – не тужу. «Конь есть, сабля есть – враги будут», – говорит наш комбат. – Успеется, Григорич.
– Да, всё перепутала…сука война…– с досадой взвизгнул Бурёнков.
– Не боись, дядя. Война наука хорошая. Она и раздевает, и одевает, будьте любезны, – старший сержант с уважением кивнул на танкаевскую фуражку и передразнил Бурёнкова: «Гляжу, товарищ комбат, вражина ползёт. А мы туточки!» Умеешь, ты вовремя дров подкинуть, Бурёнков. Да ладно, ладно, не гоношись, – Марат высоко подбросил гильзу, сверкнувшую, как золотая блесна, ловко поймал, сунул в бездонный карман галифе. – Вот кончиться война, всё будет ясно. Всему есть конец, мм? Придёшь гулять на мою свадьбу земляк.
– Пригласишь, так что ж не прийти! В Меседе народ хлебом не корми, дай погулять. На свадьбе две гармошки порвут, к попу не ходи.
– Санько! – кликнул Куца Суфьяныч.
– Ау!
– Поделись табачком.
– Да шо ж ты, домоталси до мэни? Я говорил: ни ма…
– Во-от ты куркуль, хохол! Хитрый и жадный…Вечно у тебя для товарищей шиш в кармане. Цыц, коль «нима», щас наболтаешь мне тут сорок бочек арестанцев…
– А у нас во дворе…– нежданно проклюнулся голос Черёмы. – Вдова молодая жила. Ну, старше, конечно, меня…лет на десять. Мужа у неё белофины убили.
– И чо? – усмехнулся танкист Петрухин. – Она дала тебе?
– Кто?
– Конь в пальто! Вдова твоя, ёлки-палки…
В траншее загоготали, как жеребцы.
– Она многим «давала», – смущённо ответил Черёма. – Нет, она не гулящая…Просто голодно им живётся…и добрая она…
– На передок, ага? – танкисты опять схватились за животы, стонали, ахали, колотили себя по ляжкам и голенищам сапог.
– Да многим, – повторил Черёмушкин, не обращая внимания на колкости и рогатки…Не за так, конечно. Кто трёшку даст, кто десяток яиц и буханку хлеба принесёт. Кто ведро картошки или консервы по случаю, кто сала, кто два кило крупы…голодно жить, а у неё трое детей. Все малолетки…
– Е-моё! Так женился б на ей…Коль она так хороша, Черёма?
Но он промолчал, погрузившись в себя. Память его унесла в далёкое подмосковье. Он счастливо вспомнил, как с дружками покупал в лавке пиво, как сидя у библиотеки, медленно, с наслаждением, они сосали из горла вкусную, ядрёную горечь, наблюдали за влюблёнными парочками, просто прохожими, дрались с заречными, разнозаводскими заклятыми врагами, трепались о всякой всячине, гоняли в футбол до потёмок, строили планы не будущее. А потом, дождавшись намеченного дня и часа, захватив в доме что-нибудь из жратвы, заранее собранное,