еврей, а я казашка». Так казашкой себя и записала. Шакен не мог налюбоваться внучкой: вымахала под метр восемьдесят и уже оформилась – высокая грудь, крутые бедра и осиная талия. Шикарные волосы, густые и тяжелые, какие бывают только у восточных женщин, ложились красивой волной, глаза темные – зрачков не видно, брови круглые, словно нарисованные, а обольстительная улыбка не сходит с лица. Проказница, как в детстве, но прохожие уже оборачиваются вслед, и близок день, когда не одно мужское сердце будет разбито. Саржан хороший отец – не забывает свой долг, шлет посылки, одевает дочь красиво. Она того стоит.
Не далее, как вчера, Шакен спросил:
– За тобой мальчики ухаживают?
Она засмеялась открыто, заливисто:
– Не волнуйся, Аташка, из всех мужчин я люблю только папу и тебя. Если бы можно было отдать тебе свое сердце, я бы с радостью отдала. Да оно и так твое!
Он сжал ее маленькие крепкие пальцы:
– Оставь себе – скоро самой понадобится.
Ну вот, наконец появились его дорогие женщины с огромным букетом красных роз – Иришка постаралась, это ее любимые цветы. «А я всегда дарил жене незабудки. Ах, как хочется домой!» – с непонятной печалью подумал выздоравливающий Исагалиев.
Объятия, поцелуи. Рая что-то рассказывала про Ермухана, который повел своих детей в театр, Ира складывала в «дипломат» бритвенные принадлежности деда. Шакен снял ненавистную больничную пижаму и сидел за столом в брюках, голубой батистовой сорочке и при галстуке. Пиджак висел на стуле и ботинки стояли рядом – еще обед принесут. Только есть почему-то не хотелось.
– Я пока прилягу, – сказал он.
Лег на кровать поверх одеяла, закрыл глаза и умер.
На Кунцевском кладбище собралась, наверное, вся казахская диаспора Москвы – Исагалиева не только знали, что понятно, но искренне любили, а такое с большими начальниками случается не часто. Произносили речи – официальные и дружеские, длинные и короткие, на русском и казахском языках. Раушан грузно сидела на стуле в головах открытого гроба, стараясь навсегда запечатлеть в своем сердце последний скорбный портрет любимого мужа. Слез уже не было, была невыносимая тоска.
Рядом стояли сыновья, как полагается по старшинству: ближе к матери Джанибек с женой Галиной, потом Ермухан со старшей дочерью и Саржан с Ларисой – Ольга осталась в Вене. Внуки заняли место позади родителей, напротив – официальная делегация и люди с красными атласными подушечками, на которых лежали многочисленные награды Шакена. А там, дальше, – калейдоскоп лиц, грустных и любопытных. И венки, венки. Цветы, цветы. «Зачем ему теперь цветы? – подумала Раушан. – Суета. Скорее бы все закончилось. Сердце болит и ног не чувствую».
– Дать валидол, Раушан Касымовна? – наклонившись к свекрови, спросила внимательная Галина.
Рая тяжело качнула головой, не имея сил говорить. В это время Иринка обняла родителей сзади за шею и, когда три черные головы сблизились, прошептала:
– Я так вас люблю! Что же вы наделали?!
Раушан