извращенца.
Конечно, это в определенной степени составляло когда-то мою жизнь, частично, физически. В укромных местах моей души темно и тоскливо оттого, что не хватает отзывчивости и любви в светлом их проявлении.
Зверски опостылело гниение, поэтому, ссылаясь на безнравственность, подчеркиваю доброту и нежность. Обезвреживая и оголяя пороки, принуждаю к славным поступкам. В серой массе найдутся герои, за ними последуют и будут подражать. В утопии есть истина, не прикладывать ее ко всем с безразличием – перевоплотится теория в практику. Спорный вопрос о необходимости и итогах, но разве не приходилось человеку испытывать на себе миллионы новых веяний? Разве не выжил он из-за этого? Видим видимое, обоняем обоняемое, а судить об исключениях дано иным.
Ровно в пять в ушах раздался звон. Я откинул простыню с потного тела, провел руками по волосам, нашел полупустую бутылку красного вина, отпил. Открыв дверь, я силился заорать. Но лишь распахнул в улыбке губы. Мишель в строгом черно-сером платье до колен, лакированных туфлях на сплошной подошве и кокетливой шляпке смотрела исподлобья, покусывая нижнюю губу:
– Mon amour! Ты опять пил всю ночь? Один? Так нельзя! Где Жак?
– Привет! Хочешь? – я протянул ей вино.
– Нет. Собирайся. У тебя встреча. Забыл?
– С кем?
– С Франком.
– Сейчас в обращении евро. Могу принять долларами.
– Франк Бертран.
– Так Франк или Бертран?
– Долго еще будешь паясничать?
– Моя голова превратится в тыкву через полчаса, если в этом доме не найдется стаканчика виски!
Мишель достала из сумки крошечную, как подают в самолетах, бутылочку.
– У тебя есть двадцать минут, чтобы привести себя в порядок.
– Так мало? Я рассчитывал на коротенький перепих.
Я попытался обнять девушку. Она отступила, боком прошла в гостиную и аккуратно села на софу.
После душа мне полегчало, заявил о себе голод, и стало понятно, что вместе со всеми бедами и анализами поведения, лепестками счастья и мгновениями радости накануне жизнь возвращается. Звезды падали, в воображении всплывали одно за другим желания юности, которые до сих пор не соизволили увидеть загадывающего. Я надел сорочку в мелкую серую клетку, затянул черный галстук и в носках вышел к Мишель.
– Так мы похожи на пару?
– Сегодня это лишнее. Галстук пусть, остальное смени.
– Чувствую себя женщиной, когда ты заставляешь часами переодеваться около зеркала.
– Переодевайся около комода.
– Зачем?
– Чтобы не чувствовать себя женщиной.
Джинсы и легкий светло-коричневый джемпер менялись трижды, раз восемьдесят – другая одежда. Я выкопал из чемодана Жака лиловый шарф, обмотал им шею поверх белой футболки с длинным рукавом и натянул плюшевые штаны.
– Все, пора, – махнула Мишель. – Идем.
Эх,