сказать, лишь тяжко вздохнул.
Струг же тем временем, миновав пару излучин, попал на разлив, пропустил мимо три идущих встречь ладьи, глубоко осевших в воду, закачался на волнах. Тришка, оценив размеры открывшегося простора, вытянул весло, перебежал к левому борту, распустил узел веревки, споро поднял носовой парус.
– Ты чего делаешь? – оглянулся на него Басарга. – Лес же впереди!
– Просвет за ним, боярин! Проскочим!
Паренек оказался прав. Разогнавшись на разливе, струг быстро проскочил тенистую узость меж двух мрачных ельников и снова вышел на открытое место. Правда, просветом оказалось затянутое рыхлым брусничником болото, разрезанное посередь речным руслом – однако ветер тут все равно оставался свежим, и судно резво бежало вперед, с шипением разрезая черную воду.
– Далеко нам еще, друже? – спросил Леонтьева боярин Зорин.
– До Ваги-то? Где-то с тысячу верст, наверное, – пожал плечами Басарга. – Роспись путевая в сундуке лежит, а так не помню.
– А ведь хорошую роспись Матрена-книжница тебе перед отъездом принесла? – оживился боярин. – Без нее мы бы точно средь проток лесных заплутали. И приметы все указаны, и отвороты, и по какой из рек сколько плыть надобно. Даже Ветлугу, и ту бы без росписи ейной не нашли. И собою купчиха хороша: статная, румяная, веселая! Есть на что посмотреть. И тебя, Басарга, любит, хоть ты нос от нее и воротишь. Не баба, а сокровище!
– Тебе роспись принести, друже? – хмуро ответил боярин Леонтьев.
– На что мне роспись, побратим? – хмыкнул Софоний и откинулся на спину, на мягко спружинившую крышу каюты. – Течение само приведет. Плыви себе да плыви, куда вода несет. Нет дороги лучше реки! Ни пыли, ни вони, ни ям, ни мостов ломаных. Тишь да прохлада. Она тебя и везет, она тебя и кормит, она тебя перед сном и укачивает… Верно сказываю, Тришка-Платошка?
– Верно, боярин, – с готовностью подтвердил холоп. – Лучше воды дороги нет.
Проезд Серебрякова оказался на удивление пуст, ни одной машины. Леонтьев припарковался в «кармане» почти рядом с выходом из метро, заглушил мотор, откинул спинку сиденья, закинул руки за голову и закрыл глаза. Пребывание на больничном изрядно расслабило молодого человека, и он привык спать чуть ли не до полудня. Десять утра теперь казались Жене чем-то вроде предрассветной туманной рани. Однако задремать он не успел – в окошко постучали, и в приоткрытое окно сунула нос рыжая веснушчатая девица в ветровке, цветом похожей на ржавую консервную банку.
– Но пасаран! – сжав кулак, подмигнула ему девица. – Это ты, что ли, Ревизор?
– Я, – удивленно поднялся Евгений. – А вы кто?
– Старовер, – подмигнула ему девица. – Чего, неужто не узнал?
– Подожди, но ведь он… это… – растерянно пробормотал Леонтьев. – Ему ведь пятьдесят три!
– Уже пятьдесят четыре-то, – поправила девица. – Полтора года аккаунту! – Она обошла машину, открыла заднюю дверцу, небрежно забросила туда потертый рюкзачок, потом бухнулась на сиденье рядом с водителем: – Ну че, поехали?
– Ты