тут же пожалел о том, что этот день закончится именно так, а не как-нибудь иначе.
Мать нередко заходила по вечерам и воскресеньям в цветочный салон «Розалинда» (названный по имени фрау Бергер). На палубах в большом количестве водились искусственные цветы; эти цветы, как символы Благ острова, украшали заведения, учреждения и некоторые дома и апартаменты. Фрау Бергер продавала такие цветы Господам и собственникам за достойную цену. Фрау Левски никогда не покупала у нее цветов, только любовалась на них, из почтения к хозяйке… А Уильям и вовсе не мог понять, зачем нужно брать его в этот салон. Фрау Левски постоянно жаловалась цветочнице и рассказывала ей что-то, а потом опять жаловалась, и жаловалась в ходе рассказов, и рассказывала в ходе жалоб. Обе они повторяли одни и те же слова: «труд», «законы», «пресса», «кораблеоны», «доктора», «положение», «благополучие», а еще забавное слово «ратуша», похожее на какую-нибудь мохнатую зверюшку из Леса. В эти разговоры Уильям не вмешивался, и женщины совсем не замечали его рядом с собой. Конечно, если не считать приветствия от фрау Бергер: «Ах, так это Уильям, малыш! Так здорово подрос – вам так не кажется, милая фрау Левски?» Розалинда Бергер любила вставлять в самые разные места отрывистое и колкое слово «так», и это понуждало его думать о ткацком станке, с которым мать проводила шесть дней в неделю.
Прогулке же он был, пожалуй, немного рад. Чтобы попасть в салон фрау Бергер, им следовало дойти от дома до противоположного конца 3-й Западной, затем пересечь большую центральную площадь. На этой площади располагалось внушительное здание с высокой четырехугольной башней, имеющей замысловатые очертания; вокруг него обитали яркие искусственные цветы на фигурных клумбах. Из клумб явно складывались какие-то символические узоры, но различить их могли только те, кто наблюдал с подходящей точки – из окон верхнего этажа или с обсервации на башне. Между их изгибами непрестанно маневрировали занятые люди в голубых костюмах, и там даже чаще, чем в других местах, слышалось слово «ратуша». За площадью, если Уильям и фрау Левски шли напрямик, им сразу открывался Восток палубы, и если они выбирали нужную, 4-ю, улицу, то оказывались среди несравнимо спокойных рядов опрятных магазинчиков, салонов и ателье, где можно было заказать дорогие льняные брюки, приобрести новый портфель или несессер или сделать фотографию. На этой улице находилась и парикмахерская фрау Барбойц, и, когда они приближались к горящей красным светом необычной вывеске (в фамилии Барбойц буквы «б» и «о» – кольца огромных ножниц, у той же буквы «б» вместо верхнего элемента – красный гребень в форме полудуги), Уильям начинал заметно подрагивать. Мать при виде этого кляла себя вечными муками в Океане за то, что не заставила его натянуть лишний слой одежды, даже если погода стояла безветренная и вообще – весенняя. Теперь бояться было нечего – вывеска не горела, парикмахерский салон был закрыт и не мог привлечь внимание фрау Левски. А вот электрическое сияние, излучаемое с купольного потолка салона «Розалинда», не гасло до глубокой ночи, и оттого