нее для него есть? Чем бы это ни оказалось, он этого хотел. Очень хотел. Дожидаясь Кэтрин, он смотрел на козлиный череп. Он вошел в него, стал костью, скалившейся в темноте.
Кэтрин вернулась с тарелкой, накрытой салфеткой. Она сказала:
– Тут немного еды – тебе и родителям.
Так вот что у нее для него было. Она вручила ему тарелку. Он молча принял ее.
С ним обошлись как с нищим попрошайкой.
Он сказал:
– Спасибо.
– Доброй ночи, мой милый.
– Доброй ночи.
Она ушла, затворив за собой дверь. Она больше не стала его целовать.
Некоторое время он постоял у двери с тарелкой в руках, так, будто бы он ее кому‐то принес, а не сам получил в подарок. До него доносился неясный шум женских голосов, но он не мог разобрать, о чем они говорят. Поскольку ничего другого ему не оставалось, он пошел вниз, бережно неся перед собой тарелку. Она была нужна его отцу и матери. Она была нужна ему самому.
Старуха ждала на нижней площадке, чтобы выпустить его.
– Не напроказничал? – спросила она.
– Нет, мэм. Не напроказничал.
С тарелкой в руках Лукас вошел в дверь своего дома и начал подниматься по лестнице. Его одолевало ощущение: что‐то не так, это досконально знакомое ему место (где воняла газом лестница с тусклыми лампочками и деловито шуршащими бумагой крысами) изменилось за сутки, сделалось копией себя самого, копией нечеткой – в отличие от абсолютно четкого дня, проведенного им на фабрике.
Гостиная по‐прежнему оставалась самой собой. Отец, как и раньше, сидел в кресле у окна, пристроив рядом свою машину.
Лукас сказал:
– Добрый вечер, отец.
– Привет, – ответил отец.
Его работа заключалась в том, чтобы дышать и смотреть в окно. Он занимался ею уже больше года.
Лукас достал из буфета три тарелки и разложил по ним принесенную еду. Одну тарелку он поставил перед отцом и сказал:
– Твой ужин.
Отец кивнул, но продолжал смотреть в окно. Вторую тарелку Лукас понес матери в спальню.
Она лежала в постели – как сегодня утром, когда он уходил, и как вчера вечером. Дыхание ее, этот невесомый, чуть скребущий звук, наполняло темноту. Лукасу на мгновение показалось, что квартира похожа на фабрику, а родители – на машины, которые всегда остаются собой, всегда поджидают, пока Лукас придет, потом уйдет, потом снова придет.
Он сказал с порога:
– Мама, я принес тебе ужин.
– Спасибо, милый.
Он поставил тарелку на столик возле кровати. Сам сел на краешек матраса рядом с неясным контуром матери.
– Может, тебе порезать? – спросил он. – Может, я тебя покормлю?
– Ты такой хороший. Такой хороший мальчик. Посмотри только, что с тобой сделалось.
– Мама, это всего лишь пыль. Она отмоется.
– Нет, милый. Я так не думаю.
Он отломил вилкой кусок картофелины и поднес ей ко рту.
– Поешь, – сказал он.
Она не реагировала. Повисло молчание. К удивлению Лукаса, ему от этого стало неловко.
– Может, тогда музыку послушаем?
– Давай,