но слышала я только плач и хныканье подменыша и тщетные попытки мамы убаюкать его. Никаких шагов в переулке, ни единого звука за дверью, ни папиного голоса, окликающего маму по имени.
Я нащупала под ночной рубашкой медальон. Я буду носить его вечно, но не потому, что он красивый, а как напоминание о том, что я натворила.
Глава 3
Папа не пришёл домой ни тем утром, ни следующим, ни третьим. Прошла неделя, а мы так ничего и не услышали о нём. Наконец один из местных мужчин сказал маме, что папа уехал в далёкую деревню и нашёл там работу на какой-то ферме. Он не вернётся, пока не исчезнет подменыш. Каким образом это произойдёт, его не касается, сказал папа.
Хотя папа ушёл от нас по моей вине, я разозлилась на него за то, что он бросил маму и меня. Без папиного заработка мы не сможем покупать достаточно муки и сахара. Мама слишком устала и ослабла, и могла только ухаживать за подменышем, поэтому я готовила еду и следила за тем, чтобы мама ела, но мне казалось, что подменыш высасывает из неё все жизненные соки.
Я доила корову, пропалывала огород, мыла пол и чистила кастрюли и всё время хотела, чтобы подменыш заболел и умер. Если бы мне хватило смелости, я бы сама отнесла его на перекрёсток и оставила бы там, пока мама спит.
По мере того как животик подменыша округлялся, он плакал меньше, но всё равно гораздо чаще, чем обычный человеческий ребёнок. Когда он бывал зол или голоден, то кусался, пинался и дёргал маму за волосы. Но как бы плохо он себя ни вёл, мама говорила с ним мягко и ласково. Она укачивала его, ухаживала за ним и дала ему имя – Гость, потому что им он и был, гостем в нашем доме, который однажды вернётся к своему народу, а Томас вернётся к нам.
Гость никогда не улыбался и не смеялся. Он не гулил по-детски и не ворковал. Когда он не плакал, то лежал в колыбели и хмурился. Часто взгляд у него бывал, как у кошки: он как будто смотрел на что-то такое, что мог видеть только он.
Я надеялась, что он видит Добрый Народец, что они исподтишка заглядывают к нам в дом, чтобы убедиться, что мама хорошо обращается с их ребёнком. Они наверняка были бы довольны его здоровьем. Когда-нибудь – совсем скоро – они придут с Томасом и обменяют его на Гостя. Папа вернётся домой, мама почувствует себя лучше, и всё будет как прежде.
Прошёл год. Прошли лето и осень, зима и весна, но никто из Доброго Народца так и не появился у нашего порога. Гость вырос из колыбели, но пока не стоял на ножках и не ходил. И не произносил ни слова. Хотя у него прорезались несколько крошечных жёлтых зубов, он требовал лишь молока.
Однажды утром я стояла у калитки нашего сада с Гостем на руках. Указав через зелёные поля на Мирквуд, я сказала:
– Вот там живут твои настоящие родственники, но они не любят тебя. Никто не любит тебя. Даже мама. И уж, конечно, не я. Ты злое, бездушное существо, и я мечтаю навсегда избавиться от тебя.
Мне не следовало говорить такие вещи Гостю, но какое это имело значение? Ведь он всё равно не понял, что я сказала. Он был скорее животным, чем человеком – этакий беспородный пёс, выродок, которого следовало утопить ещё при рождении.
Жёлтые глаза Гостя