твою желторотую ложь про вечную любовь и лебединую верность, когда тебя покинут иллюзии. Через неделю я снова лечу в Якутск, и не жди меня больше! Я не вернусь.
Он хлебнул прямо из горла бутылки, словно запивая слова, страшные для Аннушки, затем, уронив голову на стол, уснул. Его длинная речь прозвучала коротким смыслом: «Я над тобой посмеялся, и бросаю тебя».
Официанты принесли заказ, но плачущая Аня уже выскочила из ресторана.
«Мне безразлично, что станет с тобой! – кричала она в пустоту. – Умирай, сколько влезет! Где угодно и с кем угодно!»
Через полчаса она покинула Порвоо, сев в попутный туристический автобус. Но, добравшись до дома, начала ждать звонка в надежде, что озерный пришелец извинится и назовет сказанное пьяным бредом. Она готова была его простить, не в силах отбросить свою прекрасную сказку.
Друвис позвонил через день. Голос дрожал и срывался:
– Я испортил поездку, моя дорогая фея, и казню себя за это! Но в Якутию я действительно улетаю.
– Останься, – смирив гордость, попросила она. – Что тебе, прибалтийцу, там делать? Огромные северные заработки давно стали мифом.
– Всё равно у нас с тобой жизнь не такая, как надо, – с трудом выдавил он. – Этот гадкий, извращенный мир нужно разрушить, Анюта, и выстроить заново, нормальный. А я уже не смогу…
Он немного помолчал и выкрикнул:
– Понимаешь ты, глупая? Не смогу! Сколько ни старайся, ничего хорошего не получится! У нас не будет детей, о которых ты так мечтаешь! И в тридцать с хвостиком ты станешь вдовой. Нет, не заставляй меня в это ввязываться! Прощай!
Пролетел месяц, который показался Анчутке мгновением. Она жила, ничего не замечая вокруг. «Латышский папа» с лихвой долюбил ее за родного отца, но предал еще больнее. «Должно быть, он любит меня, но не смог поверить в мою искренность, – уговаривала себя Аннушка. – Друвис не был холодным и толстокожим. Он не способен выбросить меня из своей жизни, как ненужную вещь! А может быть, о, ужас, он искренне любил всех подруг, с которыми его сводила судьба? И я всего лишь одна из них? Он смирился с разъездами. Привык, что в его жизни не может быть постоянства».
Как ты, фея?
Проявляя заботу, сознавая вину, и втайне желая вернуться, Друвис, словно вонзая нож в свою рану, каждый день писал Аннушке сообщения: «Как ты, фея?» Начать новую жизнь не получалось, прошлое слишком крепко держало его сердце. Он видел Анин статус в Сети: «Жизнь прекрасна!» Но знал, что ей хочется выть: «Папа-латыш», что же ты сделал со своей «дочей»?!» Аннушка отвечала: «Я в порядке» и мысленно добавляла: «Хорошо, что ты не видишь, какая я сейчас: в грязной футболке, с опухшими от слез глазами, валяюсь на диване!» После каждой его СМС-ки она начинала рыдать и вспоминала, как совсем недавно провожала Друвиса в командировку. До отъезда оставалось два часа, и она в полубеспамятстве щекой прижималась к его животу. Горячие слезинки скатывались на его кожу. Друвис делал вид, будто смотрит новости, а сам, запрокинув