у него, по словам Женьки, не переводилась круглый год, на то оно и море, знай не ленись. Выставил на стол бутыль вишневой наливки.
После обеда поводил молодежь по маленькому, ухоженному саду, похвалился свежими саженцами, которые удачно, не в пример прошлого года, прижились и хорошо пошли в рост, обещая со временем давать хороший урожай.
Валя стеснялась спросить Якова Васильевича кем он был раньше, где работал до того как стал пенсионером и поселился в этом уютном, хотя и продуваемым всеми ветрами месте.
Иногда вопрос был готов сорваться с губ, но подмечая, как лицо хозяина маленького дома может чуть ли не ежеминутно меняться от добродушно благостного до сурового, словно высеченного из гранита, с характерно подчеркнутыми скулами и линией носа, Валентина резко отметала свое желание спрашивать о чем-либо вообще.
Она переадресовала свой вопрос Женьке, когда вечером они возвращались в город не небольшом утлом катерке, который каким-то чудом еще продолжал выступать в роли общественного транспорта, связывающего город с давно умершим рыболовецким совхозом.
– Дед у меня крутой! – ответил Женька. – В СМЕРШЕ служил в войну.
– А что такое СМЕРШ? Слышать что-то слышала, а вот подробностей не знаю.
– Это сокращенное от СМЕРТЬ ШПИОНАМ, обычная контрразведка, точнее специальное подразделение контрразведки, созданное во время войны, тогда ведь столько мрази к нам лезло – и диверсанты и провокаторы, ну, и шпионы, конечно. Вот дед их и отлавливал.
Сегодняшнее сообщение Женьки о смерти Якова Васильевича просто ошарашило Валю.
Не то, чтобы она считала его еще достаточно молодым и крепким, жить бы да жить, но ей показалось, что осталась за ним какая-то недосказанность, как незаконченное важное дело какое-то, словно Женькин дед уже почти был готов сказать ей одной что-то очень важное, но смерть не дала ему этого сделать.
Как выяснилось, сегодня дед с Женькой шли по берегу в сторону города. Просто шли, разговаривая о чем-то. Внезапно деду стало плохо, сначала он сел на песок, потом закрыл глаза и тихо лег на бок.
Шоссе в этом месте где-то в полукилометре от берега. Внук взвалил деда на спину и потащил туда, где изредка проезжали машины. Пару раз падал, цепляясь за какую-то арматуру, старые ржавые трубы, торчащие из земли так, что обойти их было просто невозможно.
Четыре легковушки пролетели, даже не притормозив возле парня с лежащим на пыльной обочине стариком. Лишь крепкий, загорелый дальнобойщик с московскими номерами втащил старика в высокую большую кабину, а следом вскочил Женька. Сидевшая в машине ярко накрашенная девица в коротких шортах и полурастегнутой блузке, из которой почти вываливалась налитая загорелая грудь, стала подсказывать Женьке, как найти пульс, но парень и без нее знал, как это делать, как знал и то, что дед уже мертв.
Еще утром Яков Васильевич словно почувствовал, что часы его сочтены, и, собрав последние силы, оделся в добротный военного кроя костюм, натянул старые, но хорошо начищенные яловые сапоги.
Женька уже стоял