как будто в мясорубку накидали железных болтов.
За железными самураями следовал отряд пехотинцев, сжимавших в перчатках девятифутовые копья нагинаты с толстой рукоятью, на конце которой крепился длинный, как катана, изогнутый клинок из сверкающий стали. На каждом воине были полосатый железный нагрудник, алая накидка и шлем солдата Армии Шима. Свирепые мрачные лица прятались за темными стеклами и кроваво-красными платками. Это были так называемые «бусимены». Их, рожденных в общине воинов, воспитывали и приводили к присяге по кодексу самурайской знати – «Бусидо – путь воина».
Верность. Жертвенность. Смерть, а не бесчестье. Эти принципы выжжены каленым железом на груди боевых машин сёгуна. Бусидо был клеем, скреплявшим войска, кодексом поведения, по которому жили и умирали самые первые самураи нации. Бусидо – не просто философия, бусидо определяет все аспекты существования солдата, это жизнь, посвященная воинскому мастерству, честному служению и безоговорочному подчинению. Заключить тело в неуклюжий панцирь со смертоносными механизмами или в простой нагрудник из черного железа, погибнуть во славу Господа и сёгуна – об этой величайшей чести мечтал любой из этих солдат.
Вслед за солдатами катились три моторикши. В машинах сидели девушки-гейши с белоснежными лицами, в черных очках, закутанные в длинные кимоно из алого шелка. Размахивая руками и смеясь под респираторами, они бросали крошечные мешочки с бутонами лотоса в огромную уличную толпу. Возле бусименов маршировал небольшой отряд детей, наполнявших воздух громкими голосами. Они пели гимн славе и величию его Светлейшего Высочества Девятого Сёгуна Четырех Тронов Шимы, первенца Канеды, убийцы нагараджи, Йоритомо Могучего.
– Могучий? – Акихито нахмурился. – Я думал, он Бесстрашный.
– Это не министр, – на очках Юкико отразились ядовитые блики. – Слишком уж много народу.
– Ты права, – кивнула Касуми. – Должно быть, Йоритомо решил лично навестить нас.
– Твою мать, а я три дня не мылся. – Акихито принюхался к своей подмышке.
Юкико пнула отца, который очнулся от сна и плюхнулся на пол. Он присел на корточки, положив руку на нунчаки, оглядываясь, как испуганный кот.
– Сёгун идет, – прошипела она.
– Айя, – простонал Масару. – У меня такое чувство, что мне в голову насрал о́ни…
Вся четверка начала приводить себя в порядок. Масару отковыривал запекшуюся на лице кровь, а Юкико пыталась пальцами расчесать волосы. Руки все время цеплялись за многочисленные колтуны и спутанные пряди. Касуми заметила усилия Юкико и с улыбкой предложила ей свой гребень. Юкико посмотрела на нефритового тигра так, будто он мог укусить ее. Ее голос стал прохладным, как морской бриз.
– Спасибо, не надо.
Улыбка Касуми исчезла. Она снова сунула гребень в волосы, не сказав ни слова.
Процессия миновала Дворцовый путь, мимо смутно вырисовывающихся стен арены и галдежа Рыночной площади, и вышла на широкую центральную улицу Доктауна. Солдаты