не могу припомнить. Это не слишком известная картина, но что-то было особенное в чистоте красок и необычайно ярком свете, что привлекло мое внимание. И мой мир во сне находился именно там, в красках того холста; он был живым, и дерзким, и чарующим. И привязывал к себе.
Обхватываю голову руками. Я раздавлена – инцидент с пилюлями заставил осознать правду, пытавшуюся пробиться в сознание последние пару дней: надо мной нависла нешуточная опасность.
Каждый день после смерти Фредди становился новой вершиной, на которую нужно взобраться. Я никогда не была спортивной девушкой, но каким-то чудом по утрам находила в себе силы надеть воображаемые походные ботинки и снова начать это одинокое восхождение. Однако в последние дни я перестала их зашнуровывать – все казалось не имеющим значения. Я не смотрела под ноги, не думала о следующем повороте тропы, потому что все дороги вели меня к убежищу на вершине, где дожидался Фредди.
Но, как и все на свете, сделка требовала неизбежной платы. Осознание того, что ценой может оказаться мое психическое здоровье, просочилось в меня, как ледяная вода.
Я ведь уже почти отказалась от бодрствования и отгородилась от всех в своей обычной жизни. Вчера по телефону огрызнулась на маму, да и Элли обвинила меня в дерьмовом поведении, когда заглянула ко мне, чтобы рассказать о новой работе. Я с трудом удерживалась от откровенного хамства, и все потому, что могла думать лишь о розовой пилюле, ожидающей на кухонной стойке. Сестра ушла через несколько неловких минут, ссутулив плечи и упав духом, а я лишь проводила ее взглядом, слегка испуганная, но не желающая при этом окликнуть ее – зов розовой сирены оказался слишком громким, слишком настойчивым, чтобы игнорировать его. И это была настоящая проблема: я видела путь впереди и он был усыпан раздавленными чувствами родных. Отчуждение и опустошение росли по мере того, как я уходила все дальше и дальше от близких ради другого места, другого мира, ради Фредди.
Я поставила пузырек с пилюлями на пол рядом с собой. После нескольких мучительных, полных сомнения секунд отодвинула его подальше.
Может, принимать их по одной через день? Или раз в три дня? Раз в неделю? Я нахмурилась, припомнив, что в субботу проглотила сразу две, желая встречи с Фредди, как нетерпеливое дитя. И это встревожило сильнее. Мне перестало хватать дозы, чтобы уйти глубоко в мою вторую жизнь, пусть я пребывала скорее там, чем здесь, и одновременно становилось труднее найти обратную дорогу домой.
Наяву
Вторник, 29 мая
– Я подумываю о том, чтобы вскоре вернуться на работу.
Мама тщетно пытается скрыть удивление. Мы в ее маленькой, безупречно чистой гостиной, как обычно без тапочек, из уважения к кремовому ковру. Он ведь лежит не только в прихожей: мама обожает удачные покупки, так что ковра хватило на весь первый этаж. Для гостиной, а мы именно в ней, у мамы существуют строгие правила насчет того, что здесь допустимо. Никаких красных вин, нет-нет, и никакой цветной или темной пищи. Разрешаются белое вино и рисовая каша или пудинг.