и солнце уже садилось, когда мы привели в лагерь своих усталых лошадей. Лагерь не казался таким уютным, каким был накануне вечером; отец угрюмо молчал, да и Уиверу говорить было нечего.
На следующее утро мы с новыми надеждами сели в седла и пустились в путь, пересекли равнину и свернули на восток, осматривая реку с каждой возвышенности, не пропуская ни одного фута, но так и не нашли нужные нам три острова. Задолго до полудня отец сказал, что искать их бесполезно, что мексиканец соврал: он не находил золота ни в Сан-Хуане, ни в любом другом месте. Кусок кварца он где-то украл и стал рассказывать байки о месторождении, надеясь потом убежать и хоть немного пожить за чужой счет.
На это Уивер кратко ответил: «Там видно будет» и повел нас дальше. К концу следующего дня мы добрались почти до подножия гор и убедились в том, что рассказ мексиканца о трех островах – миф. Отчаяние отца было таким, что я не осмеливался даже взглянуть на него. Возвращаться в лагерь было слишком поздно. Мы спустились к реке, спешились, стреножили лошадей, и Уивер взял ружье и отправился в долину. Скоро мы услышали его выстрел, всего один, и я, будучи уверенным в том, что он что-то добыл, разжег костер. Он вернулся, нагруженный мясом оленя, и мы с ним часть мяса поджарили. Я дал отцу кусок, но он лишь откусил и отложил его, сказав, что не может есть мясо без соли. А потом он воскликнул:
– Ну и что нам теперь остается? Мы разорены! Разорены, и находимся в сотнях миль от цивилизации, от любого места, где я мог бы получить какую-нибудь работу!
– Да тихо ты! – оборвал его Уивер. – Я вас в это втянул и вижу, что ты думаешь. Ради парня, раз других причин нет, я не позволю тебе вернуться и найти какую-нибудь грошовую работенку – клерком или кем-то еще- в каком-то городке. Нет, сэр, положитесь на меня, и в один прекрасный день мы разбогатеем. Я это точно знаю! У меня предчувствие, что это скоро случится!
Отец ничего на это не ответил, но я видел, что он не разделяет веры Уивера в грядущие перемены. Чтобы укрыться, у нас были только привязанные к седлам одеяла, всю ночь мы мерзли и были рады, когда взошло солнце и мы смогли согреться. Взяв лучшие куски оленины, принесенной накануне Уивером, мы отправились в обратный путь, в горы, чтобы снять лагерь. Мне так не хотелось оттуда уходить – с покрытых соснами склонов и цветущих лугов приходилось возвращаться в пустыню, поросшую редкими кустами и изрезанную глубокими, с каменистыми стенами каньонами, в которых была такая жара.
В лагерь мы прибыли после полудня, обнаружив его нетронутым – если не считать того, что древесная крыса повредила одни их мешков с мукой. Как только мы расседлали лошадей и пустили их пастись вместе вьючными животными, которые были привязаны еще утром и теперь страдали от голода и жажды (траву вокруг они уже выщипали), Уивер спустился к реке за водой, и скоро вернулся, крича нам:
– Ну, Дэвид Пирс, ну, сынок, для вас есть прекрасная новость! Этот мексиканец соврал, да не совсем! Он нашел золотоносный кварц в Сан-Хуане, так и есть, но точное положение мне не сказал – не хотел, чтобы