шкафов. Собрались вокруг скамейки, сидят в карты режутся. Как открыл дверь, сразу две морды высунулись, проверяют, не начальство ли. Увидев меня, недовольно заворчали, возвращаясь к игре. Хрипло дышит Квадрат, старик татарин, водитель трактора, который мы грузим. Хорошая работа у человека. Тут же и Гусман. Это мужик под 50. Ушлый, что полицай в украинской деревне. В курсе всего вокруг. Везде тянет щупальца сплетен, приторговывает шальным самогоном на лимонных корках. Дешево причем. Но с него сшибает, будто тебя зацепило по затылку трубой из кузова проезжающего трактора. Лыбится че-то довольный. Глазами стреляет вокруг – мышь не проскочит. Как шкаф откроешь, он тут же ненароком взгляд бросит туда скучающий, типа голову поворачивает. Прозвонит тебе всё содержимое на полках – что на обед принес, какая спецодежда хранится, сколько мыла в наличии.
– Совсем работать не хотите! Мы там говно грузим с утра пораньше, они тут балдеют! – подъёбываю их для порядку, проходя к своему шкафчику. Вслед летят реплики, парируют, не отрываясь от карт.
– Молчал бы уж, Наиль! А то мы не знаем, зачем ты сюда прибежал, пока там все работают, – Гусман, падла, довольно ухмыляется, переглядываясь. Хохол похохатывает, как радостная саранча, только приземлившаяся на поле. Лучше б варить научился, а то все трубы после него сифонят.
– А чё я?! Чё ты хочешь сказать, Гусман, я не работаю?!
– Да нет, нет, мы все тут работаем, – кидает карту в сторону Динамо.
Динамо – второй после Хохла сварщик на заводе. О том, что и он здесь, я понял сразу, как только дверь открыл. У него куртка сварочная воняет – идешь по коридору – за версту несет, уже знаешь, сейчас из-за поворота Динамо вынырнет. Постирал бы её, что ли. Сварочные куртки же, наверно, тоже можно стирать – кинул ее вот в душевой в бочку, можно попросить неонол в 190-м… Динамо – здоровенный хороший мужик. Лишнего не пиздит, варить умеет, ему тоже уже под полтинник, ездит на «Ниве», у него есть своя огромная каморка – сварочный пост. Только грустный он всё время – у него сын наркоман, всё из дому выносит, он его вроде даже из дома выгнал недавно. Строгий. На меня тоже бывает, посмотрит внимательно и проницательно, становится страшно, что высмотрит там затаившееся…
Ввязываюсь в игру, настроение поднимается. Подъёбки, хохмы. Гудит за дверью, нагреваясь, душевая. Так скоро и день пройдет.
С Айратом недавно только оказия вышла опять. Отец его спалил. Пузырь у него нашел. Совсем он не прячется, дурак. Отец еще у меня спрашивал, где у него шкафчик стоит. Я и сказал сдуру. Еще и открыть помог. Бывает такое с нашим братом – как настроение поднимешь, активность накатывает, в каждой бочке затычкой становишься, всем помогать норовишь, всё рассказать, желание сказать опережает мысли о последствиях.
– Шухер, мужики! – ушлый Гусман первым скидывает карты, услышав приближающиеся шаркающие шаги Ивановой, старой кошелки. Квадрат, матерясь по-татарски, собирает в карман телогрейки колоду. Гремят скамейки, все вскакивают, расходясь