шута никто не взглянул. Сброд поднимался с мест, разгоряченный хмелем, кто-то хватался за нож, кто-то вынимал пусть плохенький, но меч. Один даже цапнул стул за ножку, он же и кинулся вперед, думая, что остальные последуют за ним, и добьют незнакомца, а он потом будет хвастать, что первый нанес удар.
Острие меча достало его в сердце. Гуляка завалился навзничь, табуретка упала ему на лицо, скрыв искаженную болью гримасу.
Все замерли. Сенешаль заметил шевеление в дальнем углу таверны, бросил быстрый взгляд. Там шут прокрался к столу и схватив бутыль с вином, наполнял стакан.
Следопыт сцепил зубы, стоило ли ввязываться ради этого идиота? Посмотрел на жаждущую крови толпу, перехватил оценивающий взгляд… И тут все разом бросились вперед.
Шут стоял в углу кабака, прихлебывая вино. Сбоку от него звон, грохот. Портной, грозивший пырнуть его мечом, явно лишь напугать хотел, влетел в стену с отрубленной рукой, завизжал от нестерпимой боли. Улыбка бродяги скукожилась будто елдак на морозе. Кабатчика нигде не было видно, да и стражник, подхватив шлем, метнулся к выходу, оставив вместо себя раздербаненный остов гуся.
Лезвие меча ударило человека со шрамом-слезой в основание шеи. Голова подлетела и, крутясь, покатилась к лавке, где вяло шевелил уцелевшей рукой портной, пытаясь выловить из сутолоки обрубок, в надежде пришить его позже.
Третий начал оборачиваться, рот округлился в попытке закричать, но из разрубленной трахеи вырвался сип и клекот, а черные в свете ламп струи плеснули с таким напором, что некоторое время выглядели фонтаном.
Пропойца, пырнувший ножом исподтишка, очнулся, и тут же рухнул с разрубленной наискось грудью. Сквозь перерубленные ребра глянуло еще бьющееся сердце. Он медленно, словно спиленное дерево, завалился набок, и что-то темное вывалилось на пол.
Обезумев от ужаса, горожане выскакивали из таверны и терялись в темноте сразу за дверным проемом. Сенешаль выругался, коря себя за глупость. Эту пьянь надо было по люлькам уложить, а не обрывать их жизни, какими бы грязными и бессмысленными они не были. На улице послышались крики, сейчас весь город всполошится, и, чего доброго, повесит его на ближайшем суку.
Сенешаль выскочил из таверны на морозный воздух, запрыгнул на коня и помчался к северным воротам. В этих краях его не знают, переживет. Волку в курятнике делать нечего.
Конь пошел споро, сразу галопом, в лицо пахнуло ароматом сена. Некоторое время он ехал навстречу черному диску, проглядывающему сквозь неплотные облака, пока не расслышал лошадиный топот позади себя. Звуки копыт глухие, лошадь одна, не подкована. Следопыт натянул удила, осаживая Иерихона, съехал с тропы. Спустя минуту показалась тощая кобыла, несшая всадника с бутылью в руке. Одной рукой тот правил лошадь, второй поднес емкость ко рту и сделал изрядный глоток. Сенешаль узнал шута, и преградил ему путь. Злости к чудаку он не испытывал, скорее досаду, что так глупо поддался эмоциям и выпустил кишки троим бедолагам из-за какого-то дурня.
Шут в последний момент увидел всадника на