глыб. Поленья догорали там и рассыпались на крупные, светящиеся изнутри, головни. Поодаль у стены установлен ряд прокопченных жаровен. Из чадящего пламени волнами тек запах готовящегося мяса.
Грудь Ришона раздулась, вдыхая воздух, от которого сердце застучало чаще. В трактире вновь загремел морской прибой пьяных голосов, кажется, о нем забыли. За широким столом сгрудились местные, одетые в основном бедно, но монах сразу заметил у некоторых дорогое оружие.
Стол из мореного вяза, похожий на сороконожку, протянулся через весь зал, ножек и правда – как у сколопендры. Столы поменьше отгребли к стенам. За ближайшим двое: немолодая дама в кафтане и… Ришон слегка оторопел: мужчина размерами с огра, табуретка у него не выше других, но кажется, что верзила на возвышении, смотрит поверх голов. Кабатчик рядом с монахом застыл, наблюдая за ним с понятным выражением лица.
Грузный мужик взял пирог, разломил на две половинки, Ришон отвернулся, потом ощутил что-то странное, снова устремил на него взгляд. На редкость маленькие, но широко расставленные глаза, а переносица даже шире, чем нос с его подрагивающими крыльями. Челюсть настолько тяжелая, что сразу зачисляешь ее хозяина в дровосеки. Небрит полгода, если не больше, густые черные волосы растут из-под самых глаз и, огибая губы, сползают на шею.
В монахе что-то тихонько охнуло. Уши мужика тоже покрыты шерстью, как лицо и руки. Если все тело можно укрыть одеждой, то нельзя жить, не снимая перчаток, но этот огр мороз если и заметил, то явно пока не расстроился.
«Надо бы сесть хоть за ближайший стол» – подумал Ришон, но атмосфера крови и злости настолько удушающая, что он топтался на месте. Наконец заставил непослушное тело сдвинуться. Пробравшись к столу со свободным местом, монах перенес ноги через скамью, сел, облокотившись на столешницу. Напротив угрюмый бородач оторвался от кружки с хмельным зельем, мутные глаза уставились на новичка с пьяной недоброжелательностью.
По проходу между лавками, не задевая сидящих, тихонько прошмыгнул согнутый человек в сером потрепанном плаще, капюшон приспущен, оттеняя глаза, в руке деревянный посох. Прошел он к соседнему от Ришона столу, сел, жестом позвал прислугу. Начал расспрашивать о человеке, накануне зарубившем портного и других прощелыг.
Ришон сидел, присматриваясь и прислушиваясь. Нарезанное ломтями мясо, хлеб и сыр принесла молодая, болезненного вида служанка, даже с виду измученная и несчастная.
– Спасибо, – сказал монах и дал ей серебряную монету.
Она удивилась, потом поняла это как плату вперед за грядущую ночь, но Ришон покачал головой.
– Иди, больше ничего не нужно.
С улицы вошел и остановился на пороге стражник с алым крестом на белой тунике, пошарил взглядом по таверне, потащился к своим. Огр по-прежнему разламывал пироги пополам и совал в пасть, как в неутомимо работающую камнедробилку, запивал тем же вином, что мясо и рыбу, придворной дурью не маялся, что к мясу, видите ли, красное, а к рыбе – белое.
Хозяин поставил на стойку глиняную бутылку с вином, какой-то мужик тут же