услужливо предстали с полсотни гонимых чувством голода зверей с красными глазами.
Путники, не сговариваясь, пустились в галоп. Не такой Шар и дурак, – подумал следопыт, слыша дробный стук копыт за спиной. Его лошадь не сбавила ход, когда едва читаемая тропка сузилась у края заснеженной рощи.
Донесся волчий вой, уже ближе, стих надолго, затем снова – злобный, голодный. Шардик крикнул:
– Они близко!
– Да, – Сенешаль обернулся. – Не сможем уйти.
– О, Господи!
– Поздно молиться, – крикнул следопыт с невольным раздражением.
Вой донесся с одного бока, потом с другого, разлетаясь эхом по лесу. Сенешаль знал, что волки переговариваются, загоняя дичь в удобное для расправы место. Торжествующий вой раздался почти за спиной. Шардик вздрогнул, и Звездочка оцепенела на долю секунды.
Сенешаль не успел предупредить, чтобы бродяга остановился, приготовился к драке, как вой раздался за ближайшим деревом. Шут закричал, увидев множество желтых глаз во тьме. Следопыт осадил храпящего коня, спрыгнул с седла, выхватывая меч. Волки приближались теперь очень медленно, крупные, мохнатые, воняющие азартом и кровью, усаживались через каждые два-три шага. Если кинуться бежать, они в два счета догонят, а сейчас кольцо смыкается, стая много раз так брала добычу и уверена, что жертва не ускользнет.
Сенешаль привязал Иерихона к дереву, продолжая держать взглядом десятки желтых огней, горящих фосфором, плавающих в океане ночи. Шардик выглядывал из-за седла своей клячи, как из окопа.
Первый волк прыгнул почти неразличимо для глаз, взвизгнул, упал к ногам следопыта, рассеченный чуть ли не пополам, но второй опрокинул бы, не будь дерева за спиной. Гарда ударила в оскаленную морду, воин отпихнул тушу и рубанул, но острая боль стегнула в бедре: третий волк впился длинными зубами, повис, как пиявка. Сенешаль с проклятием рассек ему хребет, но зубы продолжали держать голову в плоти человека. Следопыт дернул за загривок, косматая голова упала в красный от крови снег. Еще два волка бросились разом, один не долетел, разрубленный поперек морды, второй отскочил, заскулил жалобно. Стая начала отступать.
Конь ржал и бил копытами, деревья вокруг забрызгало красным. Один волк уползал, волоча выпавшие кишки, скулил, его подхватил другой серый, за загривок отволок в темноту. Стая беззвучно растворилась, только из-за дерева доносилось частое дыхание умирающего охотника.
Шардик лихорадочно рылся в седельной сумке, наконец извлек масляную лампу, которую стащил из таверны. В жестяном основании лампы плавало топливо, и бродяга подумал, что его может хватить на час другой, если тратить бережно.
Он чиркнул спичкой о ноготь и убрал заслонку в месте, где от основания лампы отходила длинная, узкая шейка и поднес трепещущий огонек к отверстию. Лампа вспыхнула зеленоватым светом. Шардик вскинул ее над головой и застыл пораженный: потеки крови залили всю поляну. Вокруг высокие и мрачные, как старейшины на похоронах, стволы тянулись во тьму, куда не доставал мерцающий зеленый огонек. Ветви переплетались, покрывая узкую тропу