Меж деревьями мне стали чудится дикие звери, а из-под ног уплывала земля. Я шёл, точно в бреду, и, думаю, продолжал бы идти и дальше, если бы вдруг не осознал, что иду один.
Отец пропал из моего вида. До меня уже не доносились ни его пустая болтовня, ни шорох его шагов. Я остановился и осмотрелся. Первое время мне на глаза не попадалось ничего, кроме нескончаемой ели и папоротника. Лишь затем я заметил, как возле одного из деревьев, опёршись на него спиною, стоит мой отец. Он держался за грудь и тяжело дышал. Подбежав ближе, я отчего-то просто встал рядом с отцом и начал с сожалением на него смотреть.
– Понимаешь, сынка, – с трудом стал объяснять он мне, – опять что-то в груди…как будто ком какой….
– Мм, – промычал я, всё ещё не зная, что сказать или хотя бы спросить.
У отца в последний год так часто бывало: всё на сердце жаловался, говорил, что дышать становится тяжело и в глазах темнеет. Я почему-то считал, что это всегда случалось намеренно, что он сам себе выдумал эту болезнь, которой у него на самом деле никогда и не было. Не знаю, почему я так думал, но в этот раз отцу действительно стало плохо. Мы оба присели на упавшую ель и переждали, когда недуг пройдёт, а как только отцу сделалось лучше, вновь отправились в путь.
Дальше мы уже шли размеренно и практически без болтовни. Через полчаса впереди показалась лесная поляна, которая хоть и выглядела небольшой, но оказалась, на удивление, уютной.
– Самое место для привала, – словно дрожащим от жажды голосом произнёс я.
– Да, и трава невысокая. Стало быть, змеи в этих краях не водятся, – добавил мой отец, и мы, скинув наши котомки и постелив на землю фуфайки, наконец-то легли отдохнуть.
После нескончаемых лесных пейзажей это был глоток прежнего, настоящего воздуха. Я точно лежал на лужайке близ нашего дома, беззаботно смотрел на небо и раскидывал в голове свои планы на будущее. Мне уже абсолютно не хотелось есть. Сон одолевал меня, но заснуть почему-то я никак не мог: в голове крутились остатки прошлого и по телу пробегала лёгкая дрожь. Нас не докучали комары, слепни и прочая тварь, оттого мне даже в какой-то момент показалось, словно мы в самом деле лежим дома, в своих постелях. Мне показалось, что мать жива и спит в соседней комнате, а по двору бесцельно топчатся куры и козы. По воскресеньям мы часто всей семьёй обязательно откладывали час-другой дня, чтобы хорошенько подремать. То было единственное время, когда мы просто маялись бездельем.
– Да-а, брат, – сквозь пелену воспоминаний донеслось от моего отца, – это ты вчера, конечно, ловко придумал….
– Чего придумал? – не уразумев, что он имеет ввиду, вялым голосом переспросил я.
– Ну как что, – явно улыбаясь, добавил он, – а кто вчера к деду Артемию ночью ходил?
– А с чего ты взял, что я именно к нему ходил? – зачем-то начал увиливать я.
– С чего взял, с чего взял, ну ты, сынка, скажешь тоже, хе-хе. А чего же тогда у тебя в свёртке спрятано такое?
– Ерунда, – улыбнулся