заворожённый бегом, пожарами, причитанием бабки Зинаиды, словно вынырнул обратно, вернулся в реальность, как вчера в речке – из тишины к звукам.
Он оттолкнул с дороги Санчо и понёсся вперёд нелепыми, какими-то куриными скачками спеша домой. Горели дом и отцовская мастерская. Сам отец, нелепый в такой позе, лежал с топором в руке возле крыльца, задрав бороду к небу. Вран бросился к нему, обнял, пачкаясь в крови, пытаясь поднять, растормошить, не может же быть так, не может, он сейчас встанет, пусть отругает, пусть напьётся, пусть что угодно, но непременно встанет…
– О, Воронёнок! – пьяно осклабился сосед, Коля-тихоход, отрывая его от трупа отца. Легко, как младенца, поднял в воздух. – А за тебя инквизиторы премию обещали. Сами-то они у Полосы ждут, а мы с Фёдором тебя и притащим.
Его закадычный приятель, Федька, большую часть времени сидевший то в княжеской тюрьме, а то, говорят, и дальше, стоял неподалёку, сжимая сделанный из огрызка косы тесак.
Санчо поглядывал на них, не опуская автомат, но пока ничего не делал.
– Тридцать золотых же, да, Фёдор? Хар-рошие денежки.
Тот кивнул, опасливо глядя в сторону, на наёмника:
– Ты Сашка, что ли? Губарев? Давай на троих поделим, а?
– Да чо там делить, а, чо? На двоих всё! – встряхнув обмякшего от горя Врана, заорал Коля-тихоход. – Этому-то за чо? Мы сами изловили, самим и награда!
Санчо повернул голову в его сторону:
– У Полосы, говоришь, ждут?
– Ну а чо? По лесам щенка искать? Объявили награду, на дороге стоят, а мы сами приведём кого надо. За такие-то бабки.
– Ясненько… – наёмник явно о чём-то размышлял.
Вран смотрел на него со страхом, заранее прощаясь со свободой, а то и с жизнью. Санчо же за деньги всю жизнь воюет, вот и продаст его. Десять золотых – огромная сумма, воз отцовских кож меньше стоит. Стоил…
Федька неуверенно махнул тесаком, то ли угрожая кому, то ли для собственной бодрости. Коля заржал и едва не выпустил Врана из рук, покачиваясь.
Первый выстрел парень даже не слышал – пожар штука шумная, а здесь полыхало совсем рядом, опаляя жаром. Фёдор покачнулся, согнулся и упал лицом вперёд, даже не выпустив нож. Вторая пуля свистнула – как показалось Врану – прямо у него над ухом. На шею плеснула кровь, потом он кубарем полетел на землю. Над ним орал Коля, прижимая руку к простреленной шее, из которой упругими толчками летели капли.
– Тридцать золотых, значит, – так же спокойно сказал Санчо и выстрелил ещё раз. Коля откинулся на спину, звучно ударившись затылком об оставленное Жданкой во дворе ведро, смял его, расплющил, утопил в крови.
Вран встал на четвереньки, мотая головой – тоже не слабо приложился, когда его выронил сосед. Потом поднялся на ноги.
– Жданка! – позвал он сестру, но никто не отозвался.
В распахнутую калитку сунулась было с причитаниями бабка Зинаида, голося, что в доме они заперты были, в доме, с мачехой, это, мол, один из караванщиков сказал, но Санчо повернулся к ней, не опуская автомат, и соседку